|
Тут вдруг я подумал: а если тебя или Шбаламке только ранили, и вы лежите, беспомощные, воины вас добьют. Мне стало очень грустно, и я пожалел, что так легко дался, когда меня связывали. Мне очень захотелось освободиться, но я сказал себе: «Не спеши, Ах-Мис, не торопись, подумай!» – как будто это ты мне говорил. Я начал думать и наконец придумал. Стемнело, воины расположились на отдых, пленных никто не сторожил. Я лег на землю, согнулся так, чтобы веревки на руках оказались около зубов. Я их перегрыз очень быстро, а развязать путы на ногах было уже совсем просто. Так я освободился и осторожно отполз от пленных. Мне очень хотелось найти вас и убедиться самому, действительно ли вы мертвы. Потом я встал и пошел по улице, совсем не прячась. Никто из воинов не обращал на меня внимания. Только когда я начал наклоняться и осматривать трупы, один из них крикнул мне: «Ты что ищешь?» А я ему ответил: «Свою палицу». – «Ищи, ищи, – снова крикнул он, – может, к утру найдешь!» И засмеялся. Чему он смеялся, скажи мне, Хун-Ахау? – Он принял тебя за одного из своих, – сказал юноша. – На тебе ведь была одежда, воина, которую ты получил после битвы с Ах-Печем.
– Должно быть! Я долго искал вас. Шбаламке был мертв и уже закоченел. А у тебя тело было мягкое, я пощупал сердце, оно билось слабо-слабо. Я понял: тебя надо спасать! Но как? Если я поташу тебя на спине – сразу заметят и задержат! Тогда я лег рядом с тобой и стал передвигаться ползком, тащя тебя. Ты очень легкий, Хун-Ахау, мне было совсем не трудно. Так я добрался до края дороги, а там, за домом, встал и взвалил тебя на спину. Как я бежал – наверное, никогда в жизни я так не бегал! В лесочке, у ручья, я обмыл раны и попытался привести тебя в сознание, но мне не удалось. Я сильно испугался за тебя – вдруг все-таки ты умрешь – и поэтому немедленно отправился в путь. Шел я в сторону от главной дороги, по которой мы двигались из Тикаля. Мне хотелось уйти подальше от места сражения и тогда уже попросить помощи. Я шел всю ночь. Утром я спрятался на чьем-то поле, и там нас обнаружил хозяин. Он очень хороший человек! Если бы не он и его жена, ты бы умер! Вукуб-Тихаш – так зовут его – ухаживал за тобой, как за родным сыном. Ты и сейчас лежишь в его хижине. Вот и все! И, закончив непривычно длинное для него повествование, Ах-Мис облегченно вздохнул. – Ты рассказал ему, что мы беглые рабы? – спросил Хун-Ахау. – Я попытался ему сказать, что мы братья и тебя ранил прыгнувший с дерева ягуар, – выдавил смущенно великан. – Но Вукуб-Тихаш засмеялся и сказал, что он уже стар для сказок и лучше бы мне помолчать. Он прячет меня в сарае, когда уходит на работу, и не велит оттуда выходить, чтобы не попасться кому-нибудь на глаза, – наверное, он знает! Хун-Ахау задумался. Скорбь и гнетущая печаль переполняли его душу. Лучшие люди, которых он любил всем сердцем, погибли. Дело, за которое они сражались, проиграно. Цель, к которой он так упорно стремился последние полтора года, – свобода для товарищей и себя – казалась теперь безнадежно далекой. Если даже ему и Ах-Мису удастся избежать преследования и благополучно ускользнуть за пределы Тикальского царства – разве принесет это теперь ему успокоение? Нет, не собственная свобода, а освобождение страдавших от непосильного, изнурительного труда, от побоев и издевательств, увечий и позорной смерти – вот о чем он мечтал и чего добивался все это время. Что же им, двоим оставшимся от целой армии, делать теперь? Приближался вечер. Около хижины послышался тихий говор – очевидно, возвратившийся с работы хозяин говорил с женой. Закончив вечернее купание, он вошел в хижину. Невысокого роста, жилистый, Вукуб-Тихаш напоминал чем-то Хун-Ахау его отца, но выглядел значительно старше. |
