— Что? — принимая невинный вид, спросила она.

— Разговор перевела. Я и забыла, с чего все началось.

— Вот и хорошо, — вздохнула она.

— Кстати. У меня одна кровать, — вспомнила я, — как ты относишься к однополой любви?

— Я давно ждала этого момента, — томно потянулась она, — к тому же это будет еще и инцест, так забавно и так возбуждающе звучит!

Мы расхохотались, довольные друг другом.

Мы с Ликой лежали в постели, курили и болтали. Наш разговор утратил привкус горечи, отчаянности, теперь мы просто общались, узнавая друг друга. В детстве я была лишена этого — вот так поваляться рядом с сестрой, шутить, вспоминать проказы и придумывать новые. Наверное, с подругами такое тоже случается, но у меня не было ничего похожего. Я чувствовала сейчас себя маленькой девочкой, доверяющей страшные секреты своей однокласснице.

— А как твоя мама относится к Егору? — вдруг спросила Лика.

Мне вспомнился наш последний разговор, слезы на щеках матери и мое желание ударить ее побольнее. Стало нестерпимо стыдно, но теперь я не боялась этого стыда, не глушила его самоуверенностью и цинизмом.

— Она хочет, чтобы я была счастлива, — сказала я.

— Моя тоже. Но у них ведь свое представление о счастье, я поэтому и не рассказывала маме о Журавлеве.

— А папе ты бы рассказала?

— Наверное, — ответила задумчиво Лика.

— Подаришь мне его фотографию? У меня ни одной нет.

— Обязательно.

Утро было заполнено суетой. Лике нужно было в институт, сдавать экзамен, а я торопилась на встречу с клиенткой, хозяйкой двушки в Отрадном. Было непривычно сталкиваться в ванной, видеть в зеркале свою юную, будто пропечатанную на глянцевой бумаге копию. Мы улыбались друг другу глазами.

— Марин, у тебя черный карандаш есть? Ну или коричневый?

— Не-а.

— А светло-коричневый?

— Да нет.

— Ты что, косметикой совсем не пользуешься?

— Редко. Вон тени валяются, помада есть. И пудру мне мама подарила недавно. Бери, если хочешь.

Лика посмотрела на меня внимательно.

— А я даже не представляю, как без краски на свет выходить. Как будто голая.

— По-твоему, я голая? — хихикнула я.

— Нет, но какая-то бледненькая. Тебя ведь если накрасить, королева получится.

Я всплеснула руками:

— Да брось, это ты загнула!

— Вот эти морщинки можно пудрой замазать, глаза поярче выделить. А брови ты не выщипываешь?

— Иногда, — нахмурилась я.

— Оно и заметно. Отрастила бог знает что! Смотреть страшно.

— Не смотри, — огрызнулась я, чувствуя нарастающее раздражение. Мама тоже пыталась раньше привести меня в порядок, да и Лелька любила поэкспериментировать с моим лицом, но потом обе привыкли к тому, что есть. После моей встречи с «колдуньей» я напугала всех: свое прежде девственно чистое лицо стала покрывать слоем косметики, да такой яркой, что издали была похожа на попугая. Но сейчас мои бледные щечки вдохновляли ее на подвиг.

— Нет, правда, давай из тебя красотку сделаем.

— А так я, по-твоему, совсем чудовище?

Сестренка настороженно, исподлобья смотрела на меня, решая, обиделась я или разыгрываю ее. Я прыснула, и она вслед за мной. Но минуты веселого смеха не поубавили желания Лики сделать из меня человека. Она усадила меня перед зеркалом и, пока в духовке разогревались бутерброды к завтраку, самозабвенно покрывала мое лицо пудрой, щекотала кисточками, что-то там колдовала, одним словом.