|
Была девочка, которая живо интересовалась противозачаточными средствами, поскольку ее осаждали ухажеры, которым не терпелось лишить ее девственности. Был мужчина, женатый вторым браком, который, удивляясь сам себе, продолжал спать с первой женой. Была кассирша из бакалейного магазина, которая терзалась, что не поддерживает отношения с матерью — та умирала в Алабаме от болезни почек. Был разведенный мужчина, которого ненавидела дочь, разведенная женщина, которую ненавидел сын, бывший агент по продаже запчастей для автомашин, который ненавидел всех и каждого. Наконец, была семья Тома Кросса. Девочка лет четырнадцати всегда сидела с матерью в первом ряду, а сам Том Кросс норовил сесть подальше. Эта семья была тревожным напоминанием о капризной и непостижимой воле Божьей. С ними случилось худшее из несчастий: их сын, парень девятнадцати лет, был парализован. Чтобы помочь семье Кросс, был создан специальный комитет, и его члены считали своим долгом комментировать происходящее, подобно хору в греческой драме. «Будьте готовы к тому, — написала его председательница отцу Коллинзу за неделю до его прибытия в Норт-Форк, — что одна из семей пребывает в полном смятении. Ее члены, как никто, нуждаются в вашем духовном наставничестве. Возможно, вас направили сюда именно ради них».
Едва ли у отца Коллинза было ощущение, что его куда-то направили. Когда епископ спросил, какое назначение ему хотелось бы получить, он ответил, что хотел бы отправиться туда, где он нужен. Ему казалось, что именно эти слова должен произнести новоиспеченный священник, набожный и благочестивый, убежденный в своем призвании. Так что на самом деле отец Коллинз попал в Норт-Форк, всего лишь играя свою роль. Он решил притвориться героем. И это небольшое мошенничество привело его в умирающий город лесорубов. Порой он пытался убедить себя, что на самом деле он не обманщик и в разговоре с епископом проявилось его подлинное, благородное «я». Слова, которые он произнес, удивили его самого: туда, где я нужен. Словно все время обучения он только и ждал этой возможности. Но чаще, сидя в одиночестве в своем жилище, он думал об этом поступке как о мимолетном лицемерии, за которое приходится расплачиваться дорогой ценой. В решающий момент он покривил душой, и Норт-Форк стал его ежедневной епитимьей за совершенный грех. Однако какой бы безотрадной ни была его тюрьма и какой бы ленивой и неповоротливой ни была его душа, отец Коллинз действительно воспринимал семью Кросс как вызов своему уму и сердцу. — Простите меня, святой отец, ибо я согрешил, — еле слышно произнес Том Кросс, когда впервые пришел на исповедь. Отец Коллинз невольно отметил, что бывший лесоруб, который решил покаяться в своих грехах, здорово смахивает на немного потрепанного ковбоя Мальборо, который стоит на перепутье, не зная, куда податься. Он прибыл сюда после бесконечных скитаний, посиделок у костра и закатов под открытым небом, и оказалось, что его страдания куда глубже романтического одиночества странствий. Морщины на его обветренном лице говорили о почти физической боли, пятна взъерошенных бачков резко обрывались зияющими провалами щек. — Вы здесь человек новый, — хрипло прошептал Том Кросс, — и вы, наверное, единственный человек в городе, который не знает про моего сына. — Что с вашим сыном? — Он парализован. Ему девятнадцать, а он не может шевельнуть ни рукой, ни ногой. До конца своих дней он не сможет двигаться. Из-за меня. Это моя вина. — Но я слышал, это был несчастный случай. — Случаи не всегда бывают случайными, если вы понимаете, о чем я, святой отец. — Не вполне. — Я хочу сказать, это сделал я. — Но зачем? — Потому что я ненавидел его. — Вы ненавидели своего сына? — Всей душой, — ответил Том Кросс. |
