|
Из ящика стола достал длинноствольный спортивный «вальтер-олимпию» калибром 5,6 мм с великолепной точностью боя. А главное – почти бесшумный. Его он решил держать поближе. Жена в это же время, полностью доверившись мужу, ни о чем больше не спрашивая, укладывала в огромные чемоданы-кофры свою и детскую одежду, обувь, альбом с семейными фотографиями, даже какую-то посуду. Несмотря на только что совершенное, Шестаков чувствовал себя легко и просто. Как будто не только сделал единственно правильное и возможное в данной ситуации, а вообще наконец-то позволил себе стать самим собой. И план у наркома сложился очень простой и надежный. Используя резерв времени до момента, пока на Лубянке спохватятся да пока поднимут тревогу, легко отмотать на машине километров триста, а потом и укрыться в надежном месте. До прояснения обстановки. А место такое имелось, и, что самое главное, – искать его там не придет в голову ни одной казенной душе на свете. Слегка постукивая зубами от волнения, Зоя заканчивала одевать детей. Старший, одиннадцатилетний Вовка, все время спрашивал, куда они едут и почему ночью. – К дедушке поедем. На машине. Он нас давно ждет, да все времени не было. – А сейчас появилось? – Появилось. Отпуск мне дали. Три года не давали, а сейчас дали. Шестакову было даже интересно, как легко и складно все у него выходит. А ведь не решись он «на это», и утром скорее всего или через день-другой веселого, доброго, глазастого Вовку и совсем еще маленького, домашнего, даже в детский сад никогда не ходившего семилетнего Генку втолкнули бы в грязный, вонючий «воронок» и повезли, плачущих, ничего не понимающих, зовущих папу и маму, в приемник для сирот и беспризорников. Навсегда… Нарком скрипнул зубами от злости и от невыносимой жалости к детям. Сын же продолжал расспрашивать: – А в школу как же? Каникулы послезавтра кончаются… – Успеется. Потом нагонишь. Я в школе договорюсь. Да, не забудь, учебники с собой возьми. Все. Будешь заниматься понемногу. К деду ведь интереснее? На лыжах с горы кататься, на санях с лошадкой. Охотиться будем. Согласен? – Конечно, согласен. А можно я Никитке позвоню? Скажу, что уезжаю? – Куда звонить, ночь еще. Письмо напишешь… Наскоро, но плотно перекусили. Шестаков заставил Зою выпить полстакана водки. Успокоится и в машине, глядишь, подремлет. Сам пить не стал, початую бутылку и еще три полных сунул в портфель, наполнил рюкзак банками икры и деликатесных консервов, красными головками сыра, батонами сырокопченой колбасы. Вот хлеба оказалось маловато, но не беда, в любом сельпо взять можно. Карточек теперь нет. – Так, – сказал он жене, когда почти все необходимое было сделано. – Сейчас я спущусь к машине, все уложу, а посигналю – выходите. Сразу же. И до гудка – из кухни ни шагу. – Последнее он сказал жене свистящим, зловещим шепотом. Она поняла не все, но кивнула. По пути к двери Шестаков вырвал телефонный шнур из розетки. И услышал осторожный, какой-то испуганный стук в дверь чулана. – Ну, в чем дело? – спросил он, приостановившись. – Так это вот, Григорий Петрович, – услышал он голос монтера, – по нужде бы надо… Как бы… Нарком подумал, что действительно, сидеть им тут, может, и до обеда придется. |
