Прослушивать телефон приказал генерал Потапчук, хотя после разговора с Глебом Сиверовым у него и оставались сомнения в причастности отставного майора к пропаже картин. Шелковников проходил лишь по одной из версий, которые разрабатывались в управлении, и версия эта являлась далеко не главной. Основные силы были брошены на магазины и коллекционеров, которые указал полковнику Хохлову майор в отставке Шелковников. У Владимира Адамовича и в мыслях не было, что бывший сослуживец просто отводил ему глаза.
Глеба никто не уполномочивал вести наблюдение, он решил действовать на свой страх и риск. Интуиция подсказывала ему, что не может быть так много совпадений, в каждом из которых фигурирует Шелковников.
Несмотря на запрет Потапчука, Слепой отправился к дому, в котором жил Павел Павлович. Он видел, как подъехал черный «опель», видел, как Миша зашел в подъезд. Как Шелковников со своим шофером спускались в подвал. Сиверов, естественно, разглядеть не мог. Он сидел на подоконнике в соседнем подъезде, словно поджидая кого-то, и время от времени посматривал в окно.
«Что-то долго их нет», – решил Глеб, достал телефонную трубку, набрал номер Потапчука и сообщил ему новости, которые генерал уже знал.
– Послушай, Глеб, – раздраженно оборвал его Потапчук, – больше ни во что не лезь. Я уже занимаюсь этим вплотную, машину Шелковникова видели неподалеку от лечебницы как раз во время убийства.
– Поняли, что я был прав?
– Да. Уходи.
Потапчук сообразил, что Сиверов засел где-то вблизи от дома Шелковникова.
– Что вы решили, Федор Филиппович?
– Извини, но я сейчас занят. Поверь, ты должен уйти, – телефонная связь прервалась.
Глеб со злостью защелкнул микрофон трубки и бросил ее в карман.
«Кажется, Потапчук решил его взять. Вот же черт, зря!»
Глеб просчитывал варианты быстро, как самый совершенный компьютер, и по всему выходило, что люди из ФСБ совершают сейчас крупную ошибку.
В руках Сиверова опять появился телефон, и он вновь набрал номер Потапчука. Тот ответил незамедлительно:
– Слушаю! – по звуковому фону Сиверов понял, что генерал едет в машине.
– Это снова я. Отменяйте операцию!
– Ты мне приказываешь?
– Я советую, прошу, если хотите.
– Почему? – коротко спросил Потапчук. По голосу было ясно, что этот разговор ему крайне неприятен.
– Все было бы правильно, – говорил Глеб, пытаясь убедить генерала, – только в том случае, если картины у него дома. А если он прячет их в другом месте? А если сейчас его застрелят, или он покончит самоубийством?
– Такие люди самоубийством не кончают, – уверенно ответил Потапчук, но все-таки голос его в самом конце фразы дрогнул.
– Вы не хуже меня понимаете, Федор Филиппович, что брать его сейчас нельзя.
– Ты с ума сошел, ведешь разговор открытым текстом!
– А что мне еще остается?
– Я уже ничего не решаю, приказ отдан сверху. Я должен его выполнять.
– А я – нет! – зло проговорил Глеб.
– Ты эти штучки брось! – в трубке щелкнуло, генерал отключился.
И тут произошло нечто такое, чего Федор Филиппович Потапчук не ожидал и даже представить себе не мог. Об этом ему доложили ровно через десять минут, но было уже поздно. Произошло следующее. Глеб набрал номер Шелковникова. Павел Павлович уже стоял у двери, готовый покинуть свою квартиру навсегда. Звонок остановил его.
«Ответить или нет?» – подумал он и, немного помедлив, поднял трубку радиотелефона.
– Шелковников, это ты? – нажав кнопку, услышал он тихий, незнакомый ему голос. |