– Ты же в тапочках, – попробовала остановить его Подгорнова, но ее никто не слушал.

К довершению всего из-за дома вышел Вафел.

– Я тут подумал, – начал он, не доходя до одноклассника. – Не могло же нам с тобой одновременно показаться одно и то же…

– А что вам показалось? – подбежала к одноклассникам Подгорнова.

Все. На этом терпение Шейкина закончилось. Он подбросил на ладони медальон и широко улыбнулся Семенову.

– Колька, – заговорил он как можно ласково, – хороший ты парень. Только приторможенный немного. Но это не страшно, пройдет когда-нибудь. Я тебе хочу подарок сделать. – Он потряс перед носом внимательно слушавшего Вафли кулаком с зажатым медальоном. – Держи. Я его сегодня в метро нашел, он старинный. Если отчистить, будет сверкать, как новенький.

Валька быстро вложил в вялую ладонь Коли медальон, подмигнул удивленной Машке и побежал обратно к подъезду.

Теперь Колька надолго забудет свои книжки. Эх, всучить бы такой же медальон Подгорновой, тогда она не скоро появилась бы на его горизонте.

В комнате радостная уверенность в том, что все закончилось, постепенно улетучилась из Валькиной души. Через какое-то время он поймал себя на том, что внимательно прислушивается ко всему, что происходит вокруг. Журчала вода в ванной, чирикали птички за окном, на улице шумели проезжающие машины, перестукивались трамваи.

Чайник залез на подоконник. Рядом с его домом было трамвайное депо. Каждое утро, щелкая на стыках, оттуда выезжали трамваи. Днем, позвякивая на зазевавшихся пешеходов, они делали большой круг и снова выезжали на маршрут. А ночью редкие составы втягивались в железные ворота, и те со скрипом закрывались. Шейкин жил на шестом этаже и, пока на деревьях не вырастала листва, мог легко наблюдать за передвижением общественного транспорта. К стуку трамваев он настолько привык, что давно не замечал его.

А вот сейчас, выходит, стал замечать. Стук навязчивой дробью лез в уши, скрип вагонных сцепок рождал нехорошие воспоминания.

Из-за густой листвы самих вагонов было не видно. Стоял один стук и скрип…

Тук-скр… Тук-скр… Тук-скр…

«Переучился», – решил Валька. Он был склонен любую усталость сваливать на учебу – во всем она, гадкая, виновата. Тем более май, каникулы не скоро, только через два дня, поэтому усталость накапливалась с каждой прожитой минутой с удвоенной быстротой.

Трамвайный стук преследовал Чайника весь день. Он его слышал, когда засыпал. А когда проснулся, стука уже не было. Зато было темно и очень холодно. Он поворочался на кровати, пытаясь плотнее укутаться в одеяло. Это не помогло. Тогда он высунул нос наружу и сразу определил, что открыта форточка.

– Ну, мама… – в полусне прошептал он, решив, что это мама, как обычно, зашла, открыла форточку, чтобы проветрить, и стоит где-то рядом, чтобы закрыть ее. На звук никто не отозвался. – Форточку, – крикнул Шейкин и проснулся окончательно.

В окно скреблись. Негромко, ненавязчиво, как будто боялись разбудить.

До конца не открыв глаза, Валька прошлепал босыми ногами через комнату, потянулся к форточке, перевел взгляд от нее к окну и чуть не заорал.

За окном в воздухе висела девушка, ее узкое синюшное лицо было приплюснуто к стеклу, отчего нос и губы стали плоскими. Тонкими белесыми ладошками она упиралась в стекло, пальчиками с длинными черными коготками выстукивая негромкую, но скрипучую дробь. Белые волосы стояли дыбом. И только глаза у нее были темные и пронзительные. Они впивались в перепуганного Вальку, как будто пытались просверлить насквозь и уничтожить.

Губы девушки приоткрылись.

– Зачем ты убил меня? – глубоким голосом заговорила она.