Всех ребят – в нормальную, которая рядом с нашим домом, а меня родители внедрили – не без труда! – в школу платную, с углубленным изучением французского.

И все. И дружба врозь…

Меня во дворе сразу стали звать Дохлым Тунцом.

Дохлым – потому что я тощий. Тунцом… потому что я болтун.

И хвастун!

Сразу, чуть ли не после первого урока, захотел похвастаться во дворе, какие я французские слова уже выучил. Ну и огреб на всю жизнь!

Понимаете, в нашем кассе на стенке висели изображения всяких животных, рыб и птиц с названиями по-русски и по-французски. Была там нарисована большая такая серебристая рыба. И подпись: «Тунец – un thon».

Это слово – thon – читается как «тон». Вместе с артиклем «ан» (французы, как и англичане, без артиклей жить не могут!) произносится «ан тон».

В общем, практически мое имя. Меня ведь зовут Антон.

Но с тех пор меня во дворе зовут только Тунец. Ну а Дохлый – типа, фамилия такой…

Может, надо было сразу врезать этим обзывальщикам как следует, чтобы над «i» поставить не только точку, но и двоеточие, однако не будешь же с девчонками драться, а Пашка с Сашкой меня еще в одной восьмой финала по стенке размажут!

Тем более что сам виноват… Молчал бы как рыба тунец – нет же, решил круть свою показать!

Ну, короче, я предпочел держаться от этих так называемых друзей детства подальше и постепенно приучил себя не обращать внимания на кличку. Я ее просто в упор не слышу! Но из-за уродских очков стрессов себе добавлять неохота. Я надеваю эти свои лупоглазы только дома. Но во двор в них не выйду под страхом расстрела!

На наше, слепошарых бедолаг, счастье, прогрессивное человечество изобрело линзы. И хоть фокусирующих линз оно еще не изобрело, все же мне стало жить чуть легче без близорукости – с одной только расплывчатостью.

Конечно, с линзами мороки – не описать словами, а все же я постепенно привык к ним. Забыть их надеть довольно сложно, потому что с кровати не встанешь – все мутное, перед глазами плывет! Я, пардон, до туалета не дойду без них…

Но сейчас я вспомнил про линзы вот только что. Когда увидел Ликандра Андроновича и услышал, как он меня поздравляет с улучшением зрения.

То есть я встал, умылся, оделся, собрался без линз?! И без очков?!

Это как вообще?!

– Ага, – ляпнул я, ничего толком не соображая. – Улучшилось зрение, ага.

– Ну и отлично, – прошамкал Ликандр Андронович. – Слушай, Антон, у меня к тебе просьба…

Он говорил – а я на него таращился. Честно говоря, я так отчетливо его никогда не видел, хоть мы прожили на одной площадке тринадцать лет.

В смысле, это я прожил здесь тринадцать лет, а Ликандр Андроноввич, конечно, гораздо дольше.

Я знал, что наш сосед – старик. Но теперь увидел, что он не просто старый, а вообще древний! Ну до ужаса! Раньше я думал, что ему лет сто, а теперь сообразил, что не меньше, чем сто пятьдесят. Казалось, он весь серым мхом поросший или паутиной облепленный…

Вот только глаза у него яркие, удивительно молодые, странного желтоватого цвета. У стариков они какие-то выцветшие, а у этого – сияют. Прямо как мамины янтарные серьги.

Смотреть на замшелого дедулю было реально страшновато, но все же мне стало жалко его. Наверное, это ужасно тоскливо – так долго жить, да еще в одиночестве. И собрав, конечно, в своем престарелом организме все болезни, которые только существуют на свете!

Про болезни – это я в точку попал, потому что Ликандр Андронович попросил меня сходить в поликлинику и изменить номер страхового полиса в его карточке. Оказывается, срок действия старого давно закончился – ну, и он наконец-то завел новый.