Заимствую из «Строельной книги церковных земель» (года 7265, то есть 1657) картину тех мест, где теперь владычествует Дзержинский.

«А в скаске старожильцов Веденских старых прихожен Ивашка Чернова, да Ивашка Банщика, да Веденского сторожа Елизарка Арефьева, да просвирницы Анницы написано, что по сторонь церкви от боярского двора жили Пятницкой поп Матвей Афанасьев, да пономарь Дмитрейко, да Ивашка сторож, да меж тех дворов стояла богадельня князя Дмитрея Михайловича Пожарского... И по государеву указу старое кладбище огорожено заборами наглухо, а новое очистное кладбище отгорожено надобами изредка...»

В двух шагах отсюда помещалась в XVIII веке Тайная канцелярия. Подворье на Лубянке, где она находилась, пытки, которые там производились, подробно описаны очевидцем А. М. Тургеневым. Тайная канцелярия, по крайней мере, не называла себя коротко «Домом лишения свободы» и не пользовалась гнусным чекистским девизом: «Труд победил капитал, победит и преступность».

В доме № 14 по Большой Лубянке помещается МЧК со своей тюрьмой и со своим «подвалом расстрела».

Очевидец (Ф. Нежданов) описывает (1921 г.): «Большая Лубянка ныне ненавистная не только для Москвы, но и для всей России улица. Особенное омерзение этот застенок внушает ночью, когда все кругом погружено во мглу и только одна улица — Большая Лубянка — маячит электрическими фонарями у подъездов ВЧК и МЧК. Маячит и без устали принимает в эти подъезды свозимых со всей России и без устали выпускает в подлежащие "гаражи и подвалы расстрела"».

Дом этот, бывший Московского страхового общества, насчитывает два века истории. Таких старых особняков осталось в Москве немного. И можно сказать с некоторой уверенностью: не только в Москве, но и в целом мире едва ли найдется дом, имеющий столь ужасную историю. Она, кстати сказать, еще совсем почти не изучена.

В середине XVIII века жил на этих местах гвардии ротмистр и внук смоленского воеводы Глеб Алексеевич Салтыков, человек богатый и очень знатный. Больше о нем ничего не известно. Он рано умер, и после него остались в его доме, как говорит приобщенный к следствию документ, «весьма не маловажныя креминальныя дела».

Дела были действительно немаловажные. В доме Салтыкова чудовищными пытками было замучено насмерть более ста человек. Глеб Алексеевич оставил молодую вдову Дарью Николаевну. Предшественницей Феликса Дзержинского на этом месте «проклятой улицы» была Салтычиха.

Как догадываются, вероятно, читатели, я рассказываю прошлое Лубянки не для обличения «проклятого царизма». Но если б я задался целью его обличать, то не остановился бы, конечно, на деле Дарьи Салтыковой. Самое дело это большой публике, вероятно, очень мало известно. Однако ссылками на «Салтычиху» брошюрная литература наша немного злоупотребляла. Дарья Салтыкова, замучившая сотню дворовых людей («зажженными щипцами припекательными тянувше за уши» и т. д.), была, надо думать, душевно больная.

Интересно то, что некоторые из худших злодеяний Салтычихи были вызваны страстным чувством любви. Добрая половина преступлений на нашей грешной земле происходит от «альтруизма». Молодой Баррер, на днях задушивший сторожа тюрьмы в Рамбуйе, на ограбленные 40 франков купил подарок своей любовнице и сводил ее в ресторан.

Следственное дело о Салтычихе говорит, что она «жила беззаконно с обретающимся у межевания земель капитаном Николаем Андреевичем Тютчевым». Капитан этот скоро бросил нежную красавицу (от которой он, по-видимому, не очень далеко ушел в моральном отношении). Тютчев влюбился в другую даму, в Пелагею Денисовну Панютину, и сделал ей предложение. Разъяренная Салтычиха приказала тогда своему конюху Роману Иванову поджечь дом Панютиной, «чтобы оной капитан Тютчев и с тою невестой в том доме сгорели».