Но тебе, ребенку, проще будет сохранить их, когда мы выберемся на материк.
– Но зачем? Зачем, если даже заводские чертежи не помогли бороться с биотехами?
– А никто и не пробовал, – отец откинулся в кресле и поправил бинт на лице. – Пробовали от них защититься, но их слишком много. Пробовали
их штурмовать, но их опять-таки слишком много. Они слишком умны, они с легкостью уходят от бомбардировок с воздуха, их не засекают обычные
средства обнаружения, потому что не могут отличить от крупных рыб. Сражаться с биотехами – это все равно, что сражаться с самим океаном.
Человечеству это пока не по силам.
– Но ты же смог… – неуверенно произнес я.
– Вот именно. Потому что я только часть человечества. И у меня была очень маленькая цель. Я не пытался уничтожать этих тварей, мне
достаточно было на время их обмануть. Но главное даже не это… Понимаешь, Андрей, у меня не было выбора. Мне надо было доставить рыбу на
остров. Пусть даже ценой жизни. Просто доставить рыбу на остров. Я знал, что когда-нибудь мои наблюдения понадобятся именно для этого,
потому и записывал все. А человечество имеет возможность отсидеться на материках, преодолевая океаны по воздуху, на баллистических
лайнерах. Людям хотелось бы расчистить океаны, но они могут, по большому счету, не делать этого. Человечество не в состоянии победить то
зло, которое оно создало. А вот человек может. Человечество слишком большое, поэтому в среднем у него выбор есть всегда. А вот с одним
человеком может случиться такое, что выбора у него не будет. Вот представь, если бы вдруг перестали работать баллистические порты, а мы с
мамой оказались на другом материке. Что бы нам оставалось делать? Вот и сейчас мы были вынуждены покинуть остров, потому что нас мало, и
все мы попали в критическую ситуацию. И нам придется сражаться с этими тварями. Победить или погибнуть. Человечество в целом избавлено от
этого. Оно может, в крайнем случае, назначить солдат, которые за деньги попробуют уничтожать биотехов. Но эта затея, я уверен, обречена на
провал. Потому что сделать это могут только люди, у которых действительно нет выбора. Не те, которые могут погибнуть, если займутся этим, а
те, которые умрут, если не ввяжутся в эту борьбу. Я хочу, чтобы ты собрал таких людей, когда вырастешь.
– Но ведь у меня будет выбор… – попытался возразить я. – Будет выбор не делать этого.
– Да, конечно, – с грустью ответил отец. – В этом самое слабое место моей затеи. И все же я оставлю записи именно тебе. Ослепнув, я все
равно не могу их никак использовать.
– Вакса сказал, что ты не ослепнешь.
– Вакса хороший парень, хоть и черный, как сажа. Но душа у него белая, как пух – это точно. Андрей, у меня осколками полностью выбило оба
глаза. Их у меня вообще нет, понимаешь? И новые не вырастут.
Я не выдержал и разревелся, как девчонка.
– Утром за нами прилетят гравилеты, – сказал отец, словно не слышал моих рыданий. – Если доживем до этого, если нас не потопят торпеды или
донные установки, то тебе надо будет как-то переправить тетради на материк. Придумай. Это должна быть очень детская придумка, тогда
взрослые не догадаются ни о чем. И не реви!
Я мигом заткнулся, словно вода попала мне в носоглотку.
– Хорошо, пап, я подумаю. Только мне надо найти одного человека.
– Кого?
– Девчонку. |