— По моим сведениям, вас только завтра прикрепят к определенной палате, но я попрошу вас зайти в восточный корпус Святого Михаила, осмотреть одного пациента и заполнить историю болезни.

— Я готов.

— Палата триста двенадцать. А в соседнюю палату я направил вашего добросовестного приятеля, Шоутца, — ему тоже будет над чем подумать.

Билл побежал к себе в каморку под крышей Святого Михаила, быстро переоделся в новенькую белоснежную форму, вооружился инструментами. В спешке он даже не подумал, что впервые будет самостоятельно проводить осмотр. У палаты он напустил на себя спокойный, сосредоточенный вид. Перешагнув через порог, он уже выглядел почти что белым апостолом; во всяком случае, приложил к этому старания.

Пациент, бледный, с брюшком, курил на больничной койке.

— Доброе утро, — сердечно приветствовал его Билл. — Как вы себя чувствуете?

— Паршиво, — бросил пациент. — Иначе я бы тут не валялся.

Опустив саквояж, Билл подкрался к больному, как молодой кот — к первому воробью.

— На что жалуетесь?

— На все. Голова трещит, кости ломит, спать не могу, кусок в горло не лезет, температура зашкаливает. Мой водитель меня довел, ну, то есть довел, в смысле, довез, понимаете? Из Вашингтона, сегодня утром. Вашингтонских эскулапов на дух не переношу: ни о чем говорить не могут, кроме как о политике.

Сунув больному в рот термометр, Билл измерил пульс. Потом, как водится, осмотрел грудную клетку, живот, горло и все прочее. Рефлексы в ответ на удар резиновым молоточком оказались ленивыми. Билл присел у постели больного.

— Мне бы такое сердце, как у вас, — сказал он.

— Все толкуют, что у меня сердце здоровое, — подтвердил пациент. — Как вам речь Гувера?

— Я думал, вы устали от политики.

— Так и есть. Однако же, пока вы меня тут мяли, я все время думал о Гувере.

— О Гувере?

— О себе. Что вы у меня нашли?

— Нужно сделать кое-какие анализы. Но на вид вы практически здоровы.

— Я нездоров, — отрезал пациент. — Нездоров. Я болен.

Билл достал авторучку и чистый бланк истории болезни.

— Ваше полное имя? — начал он.

— Пол Б. ван Шейк.

— Ближайший родственник?

Анамнез не наводил ни на какие мысли. В раннем возрасте мистер ван Шейк перенес ряд детских болезней. Вчера утром не смог встать с постели; ассистент счел, что у него жар.

Термометр Билла не зафиксировал повышения температуры.

— Сейчас чуть-чуть уколем большой палец, — предупредил Билл, готовя предметные стекла, и выполнил процедуру под короткий, отчаянный вопль пациента, а потом добавил: — Нам еще понадобится небольшая проба из предплечья.

— А слезы мои вам не понадобятся? — взвился больной.

— Необходимо провести всестороннее обследование, — строго сказал Билл, загнав иглу в дряблое предплечье и тем самым вызвав новую бурю протестов.

В задумчивости Билл убрал инструменты. Не сформировав никакого мнения о природе недуга, он с укором оглядел мистера ван Шейка. Наудачу пощупал шейные лимфатические узлы, спросил, живы ли его родители, напоследок повторно проверил гортань и зубы.

«Глаза нормально выпуклые, — от безнадежности записал он. — Зрачки круглые, одинаковые».

— Пока все, — объявил он. — Постарайтесь как следует отдохнуть.

— Отдохнуть! — возмутился мистер ван Шейк. — В том-то вся и штука! Я трое суток без сна. Мне с каждой минутой все хуже.

В коридоре Билл увидел Джорджа Шоутца, выходящего из соседней палаты.