Обойдя Хитвуд-Холл вокруг, я выхожу к террасе и вижу, что там болтают несколько преподавателей. Стив жестом указывает на что-то на фасаде.

– Как успехи, Стеф? – кричит он мне.

– Все отлично. У меня вопрос, нам можно людей фотографировать?

– Да, конечно, – откликается Стив. – Если они сами не будут возражать, но думаю, все заняты своими съемками.

– Могу вам попозировать, если хотите, – говорит Джейми.

Я чуть раздвигаю губы в улыбке, делаю вид, будто меня его слова позабавили.

– А вы были бы не против?

– Вовсе нет, – отвечает Джейми.

– Я просто хочу сделать несколько непостановочных снимков с пейзажем на заднем плане.

– Конечно, буду рад помочь. У меня есть свободные полчаса.

Пока я веду его мимо террасы в передней части дома, он рассказывает, как прошел его год, как его ученики в этом августе получили самые высшие за последние годы оценки, как он ездил отдыхать в Грецию и как ему перепланировали чердак.

– Сможете просто, ну знаете, посмотреть в сторону холмов? С таким выражением, будто изумлены видом.

Я смеюсь и поднимаю к лицу камеру, когда мы выходим на середину огромного луга. Джейми корчит комичную потрясенную мину, стократно наигранную.

– Нет, это уж чересчур, – смеюсь я. – Нельзя ли сбавить чуток оборотов? Пожалуйста!

– Извини, Марио Тестино! – с каменным лицом откликается он.

Джейми переводит взгляд с меня на холмы, а я медлю секунду, прежде чем нажать на «спуск», восхищаясь его подбородком, очень скульптурным через объектив. Его растрепанные волосы практически вливаются в пейзаж, сплетаясь на снимке с травой.

– Знаете, мама всегда говорила, что в одном безмолвно сделанном снимке, если схватить нужный момент, слов больше, чем в целом разговоре, – сообщаю я с улыбкой. Повторяя ее слова, я вдруг вспоминаю, как она их произносила, всё вспоминаю: ритм и тон ее голоса, они и сейчас со мной.

– Она абсолютно права. На мой взгляд, с портретами то же самое. Они способны сказать тысячи слов. Они обладают огромной мощью? Так твоя мама этим занимается?

– Чем?

– Фотографией? Искусством делать снимки?

– Э… ммм… – тяну я, захваченная врасплох, что, в сущности, нелепо, ведь это я завела разговор. – Нет. Ну да, она занималась. Но теперь нет. Она умерла.

– Ох, Стефани. Мне так жаль!

Я улыбаюсь так, как обычно улыбаются, когда нечего сказать. Вот уж умею я положить конец светской беседе.

– Это недавно случилось?

– Нет, – отвечаю я, стараясь скрыть, что для меня этот разговор как нож в горле. – Мне было тринадцать лет, когда она умерла. Тяжкий период. Мне пришлось держать все в себе, просто не была готова говорить. До недавнего времени я даже не пыталась справиться, а потому и слетела с катушек.

Воцаряется жутковатая тишина, так бывает иногда за городом. Джейми молчит. Он, вероятно, задается вопросом, почему я решила именно сейчас все выложить. А мне просто момент показался верным. И – что совсем уж странно – мне захотелось, чтобы он узнал.

– А теперь вернулась? На пресловутые катушки?

– Вроде того, – отвечаю я, глядя на холмы. – На полпути.

– Ну ты и молодчина!

– А? – переспрашиваю я, скривившись.

Замечание меня ошарашивает, я автоматически предполагаю в нем сарказм, ведь если какой-нибудь себя и ощущаю, то крайне заурядной.