Все эти сведения я почерпнул из найденной мною семейной хроники; там же содержится множество скрытых намеков и не предназначенных для посторонних ушей историй о существах с дурным глазом, появлявшихся по ночам то в окнах, то на безлюдных лесных опушках. Возможно, что именно одна из таких тварей напала на моего предка ночью на проселочной дороге, оставив следы рогов на его груди и следы когтей, сходных с обезьяньими, на спине. На самой же дороге были обнаружены четко отпечатавшиеся в пыли перемежающиеся отпечатки копыт и чего‑то, отдаленно напоминающего лапы человекообразной обезьяны. Один почтальон рассказывал, что, проезжая верхом по делам службы, он видел вышеупомянутого старика, преследовавшего и окликавшего какое‑то гадкое существо, вприпрыжку уносившееся прочь. Дело происходило на Медоу‑Хилл незадолго до рассвета при тусклом сиянии луны. Интересно, что многие поверили почтальону. Доподлинно известно также то, что в 1710 году, в ночь после похорон убогого и бездетного старца (тело которого положили в склеп позади его дома, рядом со странной плитой без надписи) на кладбище раздавались какие‑то голоса. Дверь на чердак отпирать не стали, и дом был оставлен таким, каким был мрачным и заброшенным. Когда из него доносились звуки, все вздрагивали и перешептывались, ободряя себя надеждой на прочность замка на чердачной двери. Надежде этой пришел конец после кошмара, случившегося в доме приходского священника, жильцов которого обнаружили не просто бездыханными, но разодранными на части. С годами легенды все более приобретали характер рассказов о привидениях; причину этого я усматриваю в том, что если отвратительное существо действительно когда‑то жило, то потом оно, вероятно, скончалось. Сохранилась лишь память о нем тем более ужасная оттого, что она держалась в секрете.

За время моего рассказа Мэнтон потерял свою обычную словоохотливость, и я понял, что слова мои произвели на него глубокое впечатление. Когда я замолчал, он не рассмеялся, как обычно, но вполне серьезным тоном осведомился у меня о том пареньке, что сошел с ума в 1793 году и явился прототипом главного героя моего рассказа. Я объяснил ему, зачем тому мальчику потребовалось посетить мрачный, заброшенный дом, который все обходили стороной. Случай этот не мог не заинтересовать моего приятеля, поскольку он верил в то, что на окнах запечатлеваются лица людей, сидевших подле них. Наслушавшись рассказов о существах, появлявшихся в окнах пресловутого чердака, паренек решил сам взглянуть на них и прибежал обратно, заходясь в истошном крике.

Пока я говорил, Мэнтон был погружен в глубокую задумчивость, но как только я закончил, он сразу вернулся в свое обычное скептическое расположение духа. Допустив, хотя бы в качестве предпосылки для дальнейшей дискуссии, что какой‑то противоестественный монстр существовал на самом деле, Мэнтон, однако, считал своим долгом напомнить мне, что даже к самому патологическому извращению натуры вовсе не обязательно относиться, как к неименуемому или, скажем, не описуемому средствами современной науки.