- Мне лучше прилечь. У мня давно уже, после той травмы, так не кружилась голоса. И не шумела. Словно за окнами - паровоз.

- За окнами затопленная дождем итальянская провинция, округ Вероны города шекспировских влюбленнных. А рядом со мной человек, лживо называющий меня другом, - грустно подвел итоги Жан-Поль.

- Нет-нет, только не это. Ты не паросто друг, - ты мой единственный друг. А еще - спаситель, защитник... и... я бы отдала полжизни, чтобы все вышло по-другому.

- Не надо, Тони. Друг предпочел бы знать правду. Или хотя бы то, что мы будем делать дальше и как должен вести себя я, если сюда нагрянет полиция или твои страшные мафиози.

- А ты уверен, что правда не заставит тебя бежать отсюда, проклная мое имя? - потемневшие глаза Антонии отражали отблески пламени. В красноватых отсветах распущенные волосы казались огненными. Она выпрямилась, гордо вскинув голову и стала похожа на пифию, пророчествующую о страшных бедствиях. Или на египетскую богиню страсти Изиду. Сердце Жан-Поля оборвалось.

"Что я делаю? Что за бес толкает меня превратить чудесную, вымоленную стречу в судебное разбирательство, - подумал он. - Да имею ли я право на это дознание? Эх, Дюваль, не этого ты ждал, отпраляясь в Венецию..."

Виктория забилась в угол дивана и жалобно прошептала:

- Я не имею права. Я просто не имею права...

Жан-Поль широким жестом пододвинул к дивану стол с разложенной снедью и разлил в граненые зеленые стаканы разогретое в печи вино. Запахло апельсинами и корицей, навевая мысли о празднике. Он сел рядом и протянул Виктории стакан:

- Ты права, девочка. Сейчас ничего не имеет значения, кроме этого хрусталя в нашем фамильном замке и торжественной трапезы, приготовленной расторопными слугами.

- Прокурор меняет мантию, становяь факиром. Что это там за сундук у нас в углу, а этот черный ящик? Ты ещё не поняла? А я сразу смекнул патефо! Знаешь, это такое устройство для прослушивания музыки, которое заводится ручной пружиной.

- Ну что ты мне объясняешь - я же не с Луны свалилась. Этот граммофон несколько проржавел, но не утратил сходства с музейным образцами... Да посмотри, здесь целый ящик пластинок - толстые и тяжелые, - она ппыталась прочесть вытесненные золотом на глянцевом черном круге название. "Дина Дурби исполняет аш любимые песни из кинофильмов". - Вот здорово! Жалко, если ящик не заведется... Здесь ещё и Франческа Галь, и Марлен Дитрих!

Патефон завелся. Жан-Полю удалось извлечь из него долгое шуршание, в котором вдруг пррвались звуки оркестра, а вслед за оркестром знакомый женский голос, поющий по-русски с заметным акцентом: "Отчего, да почему на глазах слезинки, это вовсе не слеза, а любви морщинки..."

Виктория перевела, зная, что это запросто могла бы делать и Антония. И пояснила:

- Очень трогательный старый русский любовный романс. Двое любят друг друга, но должны расстаться... - она опустла голову

Жан-Поль взял её за руки и сказал:

- Это не про нас.

- Конечно, - вздохнула она. - Мы расстанемся, не успев... Ах, ладно, давай веселиться! За окном дождь, грязь, мрак, подкрадывающиеся с бомбами душегубы... Рядом с тобой сомнительная особа - то ли шпионка, то ли авантюристка, обобравшая галерею Флио Скартини во время банкета... Что, не веришь? - она с вызовом посмотрена на жан-Поля и засмеялась от удовольствия - растрепанный, в мокром свитере, с какой-то новой решимостью в глазах он выглядел просто потрясающе!

- Верно. Я обожаю авантюристок. Но не бескорыстно - тридцать процентов мои. Ведь у него там, кажется, и Рафаэль, и Веласкс?

- И ещё хватило бы на целый национальный музей. Обидно, самые ценные хосты не поместились в моем белье.

- Не надо надувать пайщика, душка! Когда я нашел грабительницу у подъезда отеля, белья на ней вообще не было.