— Ну поженюсь не поженюсь, я об этом не думаю, — весело отвечал Мартик, — а время проведу с ней весело. Она и покутить, и посмеяться любит, а если кто и дальше пойдет, она из этого шума не сделает. Правда, мне до нее мало дела, но вот люблю ее, что бы там ни говорили, и она должна быть моей.

Не понравились эти легкомысленные речи старику, и он перевел разговор на самого Мартика, радуясь, что чехи не захватили его. Мартик на это пренебрежительно махнул рукой.

— Чехи! — сказал он. — Да они сами едва ли выберутся живы оттуда! Уж скоро будет им там тесно!

Мартик, проголодавшись в дороге, попросил, чтобы ему дали поскорее поесть перед тем, как идти спать. Родители осторожно расспрашивали его о том, что он делал в Кракове.

— Да еще ничего не делал, надо сначала оглядеться, — отвечал он. — Почти никого не видал и ни с кем не разговаривал, потому что засиделся и застрял у вдовы.

— Да ну ее к Богу, эту проклятую немку, — проворчал Збышек. — Что, мало тебе других? Все это только глупости! Еще чехи и немцы застанут тебя у нее и побьют.

Но Мартик оставался при своем мнении и не внимал уговорам.

— За что же они будут набрасываться на меня? — сказал он. — Каждый имеет право поговорить по-хорошему с красивой женщиной. Да она к тому же вдова, никому за себя не отвечает, сама себе госпожа. Я уж встретил у нее и немцев, и других, и все мне были рады!

Слова эти удивили родителей, но так как они относились к Мартику все с большим уважением, то и теперь решили, что он Уж знает, что делает.

На другой день Мартик, несмотря на то, что поздно лег спать, встал рано, с вечера отдав приказание Хаберу разбудить себя. Наскоро поел и, оседлав коня, тотчас же поехал в город, как будто его там ждали неотложные дела.

Эта поспешность и молчание навели старика на мысль, что у сына были в городе дела поважнее свидания с Гретой. Но он не посмел расспрашивать его, потому что тот явно не хотел ничего рассказывать, значит, так было надо. Он всегда отличался словоохотливостью и, если уж отмалчивался, ясно, что на то была какая-нибудь причина.

Збышек нашел большую перемену, происшедшую за эти два года в характере сына. Появилась твердость, быстрота соображения, видно было, что у него было достаточно жизненного опыта, и даже по наружному виду он уж не был похож на простого наемника в военной службе. Он привез с собой много прекрасных нарядов, хотя и не все были ему впору, а некоторые, видимо, сильно поизносились на войне. В то время никто не считал предосудительным такое присвоение чужой собственности, потому что воины, особенно же те, что не получали жалованья, грабили, где только могли, и не только не стыдились этого, но даже гордились. И кошелек Мартика, который он отдал отцу на хранение, был туго набит крупными пражскими монетами; кое-что перепало и родителям. Матери он привез также золотую цепочку и кольца. Родители гордились сыном, который рассказывал им, как любил его князь. Збышек догадывался, что, может быть, по его приказанию он и ездил в Краков на разведку. Это подтверждалось и тем, что он, хотя и стремился ночевать дома, приезжал поздно и рано утром снова возвращался в Краков.

Так продолжалось с неделю. Родители уже успокоились, что ему не угрожает в Кракове никакая опасность, если он так смело ведет себя, когда однажды, вернувшись поздно ночью, Мартик отозвал отца в дальний угол для тайной беседы.

— Послушайте-ка, — сказал он, — может случиться, что кто-нибудь приедет ко мне из Кракова. Правда, мы не можем устроить хорошего угощения, но это не беда, самое важное, чтобы мы могли поговорить свободно, без помехи. Я завтра рано уеду, а к полудню вернусь кое с кем.