Происходило нечто непредставимое, на Руси никогда не бывшее: похороненный тринадцать лет назад ребёнок воскрес из гроба и собрал воинство, представлявшее серьезную опасность безопасности державы.

Здесь Пушкин обнажает очень большую, серьезную и, надо прямо сказать, больную тему о русском самозванчестве. Была эта историческая проблема чисто русская, или это явление мирового порядка? Конечно, подобное явление встречалось и в других странах и в другие времена, но думается, что для последних веков это — уже по преимуществу русская проблема. Этому феномену посвящены специальные научные изыскания, к которым и отсылаем всех интересующихся^^.

Пушкину пришлось в своём творчестве ещё раз близко прикоснуться к проблеме самозванчества, когда писал «Историю пугачевского бунта», увидевшую свет в 1834 году и посвященную восстанию 1773–1775 годов. Там тоже был бунт, тоже был самозванец Емельян Пугачев, выдававший себя за убиенного в 1762 году супруга Екатерины II Петра III.

Оставим далеко в стороне психиатрическую сторону проблемы, разнообразные маниакальные синдромы и психозы, которые заставляют людей верить в себя как воплощение неких исторических персонажей. В данном случае нас занимает два вопроса. Один частный — верил ли сам пресловутый самозванец в свою царскородность? Пушкин однозначно не верил, а его герой-самозванец прямо признается будущей своей жене Марине Мнишек (1588–1614), что Царевич Дмитрий «давно погиб, зарыт и не воскреснет», а он всего лишь «бедный черноризец». Пушкин в этом моменте обостряет ситуацию до крайности, заставляя Лжедмитрия заниматься самобичеванием перед лицом обожаемой невесты: «Обманывал я Бога и царей, я миру лгал...»

Гришка Отрепьев просто разоблачает себя, представляясь крупным по замыслу, но довольно заурядным авантюристом, как то и было на самом деле, мечтающим об успехе, славе, власти и деньгах. В данной же сцене молодой человек жаждет исключительно того, чтобы Марина полюбила его не за знатное происхождение и царские перспективы, а за его естество. Когда же выясняется, что гордая полька имела ледяное сердце, что она намеревается выйти замуж только за царского сына и совсем не готова на общественное самоотречение во имя любви, то настроение Лжедмитрия резко меняется. Он оскорблен, что его признания не вызвали сердечного отклика в душе Марины. Тогда он повторяет, как заклинание: «Тень Грозного меня усыновила, Димитрием из гроба нарекла, вокруг меня народы возмутила и в жертву мне Бориса обрекла ». Как азартный игрок он будет играть до конца, хотя в итоге на карту может быть поставлена и его собственная жизнь, но выбора у него уже нет.

Отношения Григория и Марины — романтическая история, а именно романтизм был так популярен в литературе и поэзии в век Александра Сергеевича. Сейчас бы подобную историю могли назвать «приключенческим триллером»....

Вопрос второй куда более масштабен, социален и судьбоносен: почему наши предки так легко, так безоглядно доверялись различным проходимцам, авантюристам и шарлатанам, выдававшим себя то за Царевича Димитрия, то за Царевича Алексея (убиенного сына Царя Петра I), то за Императора Александра I, «ушедшего с престола », то за младшую Дочь Николая II Княжну Анастасию, то ещё за кого-то? Одних только известных Лжедмитриев было трое, и всегда вокруг них группировались толпы приспешников! В общей сложности в XVI, XVII и XVIII веках счет самозванцев на Руси шел на десятки. Конечно, верили фантастическим химерам далеко не все и не всегда, даже в самом известном случае — с Лжедмитрием I, но неизбежно находилось большее или меньшее количество «людей православных», принимавших всерьез подобные исторические фантомы. Внятного и убедительного ответа на поставленный выше вопрос нет до сих пор, хотя «точки зрения» и «мнения» существуют.