Когда я сообразила, что тут не только старые фотографии и еще более старинные данные, до меня дошла необходимость хранения всего этого в тайне. На некоторых чешуйках помещались чудовищные изображения проектов, так никогда и не завершенных, они донельзя пугали меня, по сравнению с ними Морд выглядел весьма прозаически. Но самое главное, что на некоторых чешуйках содержались технические характеристики биотехов, созданных, насколько мне известно, самим Виком. Нельзя, чтобы эта информация попала к нашим врагам.

Иногда я задавалась вопросом, сохранится ли очарование Вика, если я раскрою все его секреты и пойму, кто он без них.

Вернувшись к себе, я бросила украденного наутилуса в стакан с водой и стала наблюдать, как он оживает. Сверкнув багрянцем, раковина начала раскручиваться, моллюск уставился на меня почти вызывающе, а потом распался без остатка, будто его никогда и не было. Фокус с исчезновением. Иллюзия.

Выпить сей эликсир, настоянный на тайнах Вика, я не решилась. Выплеснув воду, вымыла стакан и бросила его на кучу грязной старой одежды, валявшейся в коридоре.

Кроме того, содержать его оказалось проще простого. Ел он что угодно, подбирая любую мелочь, крупинку или щепку, а все до единого червяки, попадавшие в зону его досягаемости, исчезали, что называется, без вести. Борн подъедал даже то, что я спокойно выбросила бы вон. Благодаря ему компостная яма практически опустела. Думаю, проголодайся он как следует, слопал бы и само мусорное ведро.

Несмотря на простоту содержания, Борн продолжал ставить меня в тупик. Знаете, что было самым загадочным? В него помещалась целая прорва, а вот наружу не выходило ничего. Абсурд, если не пугающий комизм. Я не могла удержаться от смеха. Ни тебе катышков. Ни кучек. Ни лужиц. Ни-че-го.

Наконец Борн увеличивался в размерах. Да, он рос! На первых порах мне не хотелось этого признавать, поскольку концепция роста тянула за собой вывод о возможности и более радикальных изменений: в голову закрадывались мысли о ребенке, становящемся взрослым. Ведь для многих животных взросление сопряжено с такими серьезными изменениями, что родители весьма сильно отличаются от потомства. Итак, к концу третьего месяца я вынуждена была признать, что Борн мало-помалу увеличился в три раза.

Не могла я отрицать и того, что всячески его скрывала. Не звала Вика к себе, а если звала, то предварительно относила Борна в другую комнату, с глаз долой. Все попытки Вика убедить меня рассматривать Борна как угрозу или хотя бы как существо, требующее осторожности, я игнорировала.

Борн отличался вполне мирным нравом, и я никогда не думала о нем как о чем-то опасном. В принципе было смешно даже использовать местоимение «он», поскольку в поведении Борна не было агрессивности или эгоцентричности, присущих самцам. Напротив, в те первые дни Борн казался мне своего рода чистым листом, на котором я вознамерилась написать только правильные слова.

Что Вик рассказал мне о «рыбьем проекте» и о Компании

«Рыбий проект» стал его крахом, причиной изгнания из Компании после многих лет службы. Но хотя рыба и привела к фиаско, воспоминания о ней все же навевали на него ностальгию.

– Аквариум, – как-то ночью пробормотал Вик, примерно за год до того, как я нашла Борна.

Мы находились на нашем балконе, глядя в черное небо и старательно игнорируя волглое хлюпанье отравленной реки внизу. Иногда сквозь защитную завесу, созданную Виком, можно было рассмотреть других людей, сидящих на балконах к северу, вне зоны нашего контроля. Они выглядели безнадежно далекими статуями или манекенами, но мы знали, что они представляют опасность.

Это случилось в начале года, морозным вечером. Порывы ветра из темноты бились о камни балкона, принося с собой бледные речные запахи, я слышала успокаивающее уханье сов и чьи-то скрытные шорохи из подлеска внизу.