Осанистая женщина, с лоснящимися волосами и заметными издалека бровями, могла быть только миссис Фарриндер, тогда как мужчина рядом с ней, в белом пальто, с зонтом и неприметным лицом, вероятнее всего, был Амариа, её муж. На другом конце полукруга из кресел разместилась другая пара, в которой Рэнсом, незнакомый с некоторыми главами жизни Верены, без удивления узнал миссис Бюррадж и её скользкого на вид сына. Очевидно, их интерес к Верене был не просто мимолётной причудой, ведь они, как и он сам, проделали путь из Нью-Йорка, чтобы услышать её. Были там и другие люди, незнакомые ему. Но некоторые места до сих пор пустовали. Одно из них, без сомнения, предназначалось Олив. Рэнсому, несмотря на всю его озабоченность, подумалось, что одно из них должно было оставаться пустым, чтобы почтить присутствующую здесь в качестве незримого духа мисс Бёрдси.
Он купил одну из фотографий Верены и нашёл её невообразимо отвратительной. Он также купил и её биографию, которую многие зрители сейчас читали, но только смял её и отправил в карман, чтобы рассмотреть потом. Верена не была причастна к этим проявлениям предприимчивости и неуёмного восхваления. Он видел только Олив, сражающуюся, трудящуюся не покладая рук, жертвующую хорошим вкусом ради создания шумихи, пытающуюся примирить себя с этой отлаженной системой. Боролась она или нет, но во всём этом было что-то показное, и это заставило щёки Рэнсома пылать ещё сильнее – он жалел, что у него нет денег, чтобы выкупить весь запас этих штучек у горластых мальчишек. Внезапно звуки органа поплыли по залу, и он понял, что началась увертюра. Это, как и всё прочее, казалось ему чепухой, но у него не было времени думать над этим. Он уже сорвался со своего места, которое специально выбрал неподалёку от конца ряда, и добрался до одной из бесчисленных дверей. Если прежде у него не было чёткого плана, то теперь он поддался внутреннему импульсу, чувствуя укол стыда за промедление. Его расчёт заключался в том, что Верена, всё ещё скрываемая подругой от публики, не успеет за эти несколько минут добраться до сцены. Поэтому он ничего не потерял, ожидая у сцены. Но теперь он должен был воспользоваться моментом. Перед тем как выйти из зала в вестибюль, он остановился, повернувшись спиной к сцене, и оглядел собравшуюся публику. Она стала ещё более многочисленной, и, залитая ровным светом многочисленных газовых ламп, вкупе с мрачной атмосферой, которая всегда преобладает в таких местах, казалась мутной и зловещей. Он испытал приступ беспокойства, думая о том, что хочет помешать всеобщему наслаждению зрелищем, и на секунду представив, какой может быть ярость разочарованной толпы. Но мысль об опасности только заставила его быстрее шагать через уродливые коридоры. Его план казался достаточно ясным сейчас, и ему даже не пришлось спрашивать дорогу к одной из маленьких дверей, в которую он собирался выйти. Выбирая утром своё место, он убедился в том, что оно находится на той стороне здания, в которой, исходя из расположения сцены, находилась гримёрная. Теперь ему не пришлось долго идти. Никто не окликнул и не остановил его. Слушатели мисс Таррант всё прибывали (это событие, очевидно, имело беспрецедентный успех у публики), целиком занимая внимание швейцаров. Рэнсом открыл дверь в конце коридора и увидел перед собой нечто вроде вестибюля, совершенно пустого, не считая того, что у второй двери, напротив него, стояла фигура, при виде которой он на мгновение замедлил шаг.
Это была фигура крепкого полицейского, в шлеме и медных пуговицах – полицейского, который ожидал его – Рэнсом понял это в мгновение ока. Он сразу же рассудил, что Олив слышала о его приезде и решила воспользоваться услугами стража порядка, который защищал вход и был готов оборонять его от любых желающих проникнуть внутрь. В этом был элемент неожиданности, и он рассудил, что нервная родственница, отсутствовавшая весь день дома, провела это время наедине с Вереной, где бы та ни находилась. Удивление было не таким сильным, чтобы сбить его с толку больше чем на секунду, и он пересёк комнату, остановившись перед стражем. |