Глава 16

Мистер Пардон, как убедилась Олив, оказался таким образом не у дел. Но он был не из тех людей, которые легко сдаются. Он сам пришёл и сел рядом с мисс Ченселлор и завёл разговор о литературе. Он спросил, следит ли она за каким-нибудь из «сериалов», которые сейчас публикуются в журналах. Когда она сказала, что никогда не интересовалась подобными вещами, он кинулся было защищать серийные публикации, но она тут же добавила, что не собиралась их критиковать. Его нисколько не смутили эти возражения, и он тут же переключился на Маунт Дезерт. Его природа требовала всё время о чём-нибудь говорить. Он говорил очень быстро и мягко, и его слова и фразы в целом были очень изящны. Он говорил с приятной прямотой, и его речь изобиловала восклицаниями наподобие: «О Господи!» или «Боже милосердный!» – нехарактерными для представителей пола, обычно использующих более грубые выражения. У него были мелкие и чёткие черты лица, удивительно аккуратные, и красивые глаза, и усики, за которыми он тщательно ухаживал, и моложавость, немного не вяжущаяся с сединой в его волосах, и свободная манера общения, которой он был обязан своей карьерой журналиста. Его друзья знали, что, несмотря на мягкость и болтливость, он был, что называется, живчик. Его связывали со многими литературными предприятиями. Надо сказать, что по большей части это было сродни отношениям Селаха Тарранта с газетами – заботливо культивируемая самореклама. Для этого простодушного сына своей эпохи не существовало разницы между художником и обычным человеком. Частная жизнь любого писателя была лишь пищей для газетчиков, и всем до всего и до всех было дело. Для него всё было поводом для публикации, а публикация представляла собой нескончаемый отчёт о делах горожан, публикуемый с регулярностью объявлений, оскорбительный, если нужно, и если не нужно тоже. Он намеренно поливал грязью их частную жизнь и их внешний вид. Его вера, опять же, была сродни вере Селаха Тарранта – что появляться в газетах это величайшее блаженство, и не следует быть чересчур привередливым к тому, каким образом удалось туда попасть. Он был, как говорят французы, дитя богемы. Свою карьеру он начал в возрасте четырнадцати лет, выискивая по крупицам информацию в огромных засаленных регистрационных книгах, лежащих на мраморных конторках. Он мог льстить себе, что внёс свою скромную лепту от имени бдительной общественности, которая является гордостью демократического строя, в отказ американцев от попыток путешествовать нелегально. С тех пор он заметно поднялся выше в этой области. Он был одним из самых успешных молодых интервьюеров Бостонской прессы. Особенно удавались ему описания женщин. В свои короткие заметки он уместил немало знаменитых женщин своего времени – хотя некоторые из этих прославленных дам были очень объёмны. Ходили слухи, что он коварно подкарауливает примадонн и актрис в гостиницах по утрам после их прибытия или иногда поздно вечером, пока их багаж поднимают в номер. Ему было всего двадцать восемь лет, и, несмотря на убелённую сединами голову, он был, несомненно, современным молодым человеком. Он старался не упускать ни одной удачной возможности. Миссия человечества на земле виделась ему в бесконечной эволюции телеграфа. Многие вещи казались ему одинаковыми – у него отсутствовало даже малейшее представление о качестве и мере.