— в грудь, по шее и в спину — навсегда избавил от головных болей, что подействовало на него лучше всяких уговоров и демонстраций боевой техники.

Отец Марата, первое время контролирующий посещение сыном новой секции, как‑то в разговоре с Крутовым признался, что у него трое детей, среди которых Марат — самый младший.

— Все мужики, — сказал со вздохом Катуев‑старший с унылым видом, — и никакого сладу. Ни один не проявляет особого желания учиться и работать. Даешь им деньги — принимают как должное, не даешь — начинают пропадать в дурных компаниях. Вот и приходится кормить и содержать. А в ответ — полнейшее равнодушие! В жизни ни один не послушался совета или не взял с отца пример. Как будто не мои дети. Мать вся извелась…

— Может быть, вы чего‑то не учли в воспитании? — осторожно посочувствовал Крутов, с любопытством поглядывая на плотного, кряжистого, лысого, с суровым бульдожьим лицом Катуева. — Характер человека складывается с детства.

— Может быть, — легко согласился пятидесятилетний Владислав Катуев. — Если бы я вложил в них душу, не надо было бы вкладывать сейчас деньги…

И вот Марат вдруг перестал ходить на занятия, а через месяц заявился его отец и попросил помощи. Оказалось, парень увлекся буддийской философией и стал пропадать в недавно отстроенном на берегу Десны храме Черного Лотоса, не желая слушать ни мать, ни отца, отказываясь даже заканчивать одиннадцатый класс школы.

Так Егор впервые услышал о Братстве Черного Лотоса, свившем свое гнездо в Жуковке и рекрутировавшем послушников в городе и по окрестным селам. О том, что храм контролируется Российским Легионом, Крутов узнал позже. Получив же известие от Катуева, он решил поговорить с настоятелем храма и выяснить, что это за странное монашеское объединение, абсолютно не свойственное русской провинции.

Каково же было его удивление, когда он увидел не допотопную хибару, не полуразвалившееся, в строительных лесах, восстанавливаемое строение, а самый настоящий буддийский храм с мощными каменными стенами, с «китайскими» крышами с загнутыми краями и драконами на флюгерах. Размеры здания почти не уступали размерам московского храма Христа Спасителя, что говорило о размахе и возможностях его хозяев, не доступных не только простым смертным, но и местной Православной епархии.

Лишь месяц спустя Кругов выяснил, что филиалы Братства появились не только в Жуковке, но и в Брянске, а также в соседних областях. Храмы росли, как грибы после дождя, и за всем этим ощущалась чья‑то целеустремленная воля, пожелавшая насадить повсеместно чуждую коренному населению веру. И не только веру. Потому что храмы эти, как быстро сообразил Егор, стали настоящими базами и школами боевиков, из которых должны были вырасти будущие легионеры. Но об этом он догадался позже, теперь же, попытавшись добиться аудиенции у настоятеля‑проповедника, Кругов сразу нарвался на откровенно вызывающее, пренебрежительное и наглое поведение монахов, представлявших вполне современное охранное подразделение.

За ворота храма, расположившегося в живописнейшем уголке природы на берегу реки, неподалеку от жуковского дома отдыха, Крутова не пустили.

— Сегодня неприемный день, — сказал мрачно коротко остриженный белобрысый отрок в черном одеянии, поглядывая на крутовский джип «Лэнд‑Круизер», который ему при расставании подарил Георгий в Осташкове. — Учитель принимает только по пятницам.

— Меня он примет и сегодня, — добродушно сказал Егор. — Передайте, что к нему на прием просится полковник Кругов.

— Да хоть сам генерал, — тем же тоном проговорил монах‑охранник, подзывая напарника.