Я попросил Лену идти домой, пообещав не задерживаться долго, сам же побежал за удаляющимся ратником. Я помнил, как при обороне Устюга мне пришлось вынужденно владеть двумя саблями. Фактически я воевал одной — правой рукой, изредка защищаясь левой, и остро тогда пожалел, что не могу одинаково хорошо владеть обоими. Надо попытать удачи.

Я догнал воина, покашлял, привлекая внимание. Ратник остановился и повернулся ко мне.

«Мать твою, узкоглазый — или татарин, или башкир, может быть — ещё кто, — подумал я, — а одет в русские одежды».

Ратник увидел моё замешательство — видимо, сталкивался с этим уже не раз. От удивления или от неожиданности я стушевался.

Молчание затягивалось. Первым прервал его узкоглазый:

— Чем могу быть полезен?

«Тысяча чертей!» — по-русски говорит чисто, да и учтиво, как будто я попал на великосветский раут.

Я взял себя в руки, взглядом показал на сабли.

— Ты обоерукий? Ратник кивнул.

— Научи сражаться двумя саблями! — выпалил я.

Ратник внимательно меня оглядел. Видимо, мой внешний вид не произвёл на него должного впечатления.

— У тебя даже одной сабли нет.

— Праздник сегодня, не можно по городу с оружием ходить — я не на службе.

— Я должен посмотреть, как ты с одной саблей управляешься, потом решу. Приходи завтра с утра на Воздвиженную, третий дом с угла, спросишь у прислуги Сартака.

Попрощавшись кивком головы, ратник ушёл. Я тоже направился к своему дому, удивляясь странностям жизни. Одежда на ратнике русская, речь — без изъянов, но лицо явно азиатское. Что он делает в Вологде, кто таков? А по большому счёту — какое мне до этого дело? Пусть научит фехтовать, а кто он — мне безразлично.

Следующим днём я подвесил на пояс свою старую саблю дамасской стали и купленный в Нижнем испанский клинок, оделся в удобную для фехтования одежду и направился к дому странного татарина.

На стук в ворота вышел слуга, и на мой вопрос о Сартаке проводил меня на задний двор. Татарин уже был там, только в штанах и плотной рубахе. На лбу его блестели капли пота — похоже, он занимался разминкой.

Я поздоровался, прижал руку к сердцу.

— Не раздумал? — спросил татарин.

— Нет.

— Тогда покажи, на что способен.

Татарин выхватил из ножен саблю и стремительно кинулся в бой. Фехтовал он просто отменно, и не пройди я в своё время школу сабельного боя у Петра, мне пришлось бы очень туго. Я отражал атаки, переходил в нападение сам, то тесня противника в дальний угол, то отступая под его яростными выпадами. Летели искры от сталкивающихся клинков, звон почти не стихал. Вот татарин поднял вверх саблю. Я остановился, перевёл дыхание. А татарин даже и не запыхался, лишь тёмные круги пота на рубашке выдавали его усилия.

— Неплохо, совсем неплохо. Среди русских я только третий раз встречаю столь умелого бойца. Как тебя звать?

— Георгий.

— Где ты так научился владеть саблей?

— Есть такой воин, именем Пётр, вот он и научил.

— Хорошо, правой рукой работаешь неплохо и левую вперёд не тянешь — видимо, не привык защищаться щитом. Похоже, нет привычки сражаться в конной дружине, плечом к плечу. С одной стороны — даже лучше. Переучивать тяжелей, чем учить. Сабля лёгкая, сбалансированная — это чувствуется.