Разумно и терпеливо бедная саламандра безнадежно пыталась найти выход. Не найдя его, она, казалось, внезапно смирилась и поняла, что только храбрость может помочь ей выбраться из этого отчаянного положения. Долгая дрожь прокатилась волнами по ее черной блестящей спине, а золотистая кожа на ярко-желтом, почти оранжевом брюшке опустилась до самых задних лапок.

– Хватит, Бастьен, она сейчас лопнет! – вновь заговорила Зефирина, словно загипнотизированная языками пламени.

Не отвечая, Бастьен схватил свою подружку за руку, с силой сжав ее пальцы. Устав от попыток найти выход, маленькая саламандра стала сопротивляться огню. Под действием страха ее тело покрылось чем-то вроде пота: капельки густой жидкости вытекали из крохотных бородавочек; затем саламандра собралась с силами…

Кусая губы, Зефирина вонзила ногти в мозолистую руку своего товарища по играм. Маленькая саламандра двигалась теперь прямо к огненной преграде. Защищенная жидкостью, стекавшей по ее коже, она прошла через огонь, а затем поспешно убежала, даже не взглянув на своих мучителей, скрывшись в благодатной сырости рва, протянувшегося вдоль конюшен.

– О, Бастьен, она действительно погасила пламя на своем пути!

Большие зеленые глаза Зефирины блестели на маленьком треугольном личике.

– Ты видела, Зефи, это, конечно, волшебство!

Дети смотрели друг на друга, восхищенные чудом, свидетелями которого стали; они не обращали внимания на огонь, уже подобравшийся к охапкам соломы.

Одна из лошадей, почуяв дым, тревожно заржала. Снаружи раздались крики:

– Святой Хризостом, это на конюшнях!

– Бегите быстрее, папаша Коке!

– Матерь божья, это гумно!

– А где же дети?

Услышав эти вопли, Бастьен и Зефирина одновременно подняли головы.

– Беги, спасайся, Зефи! – закричал Бастьен, торопливо обрывая шнурки на своем колете из овечьей шкуры.

Мальчик храбро бросился вперед, опередив свою подружку, чтобы потушить пожар.

Зефирина поднялась с колен. Однако не в силах двинуться с места, почти парализованная, она стояла неподвижно, зачарованная огнем, уже лизавшим края ее фланелевых юбок.

– Боже милостивый! Что они еще натворили?

При этих словах на Зефирину со всего маху обрушилось целое ведро воды. Промокшая до нитки, ослепленная и задыхающаяся девочка почувствовала, как крепкие руки папаши Коке увлекают ее наружу. Она оказалась перед конюшнями в объятиях толстой Пелажи.

Три обезумевших от страха конюха уже выводили бьющих копытами лошадей.

– Горе ты мое, горе! С тобой ничего не случилось, мое сокровище? Ах, Господи! Меня ноги не держат! – говорила, запинаясь, Пелажи, ощупывая тело Зефирины под корсажем, дабы удостовериться в том, что девочка жива.

Папаша Коке уже возвращался. Он тащил на спине отбивающегося Бастьена, в то время как Ипполит и Сенфорьен, лакеи маркиза, заливали гумно водой из водоема, где водились карпы.

В кратчайший срок всякая опасность была устранена.

После пережитого страха раздались охи и ахи, и затем пришла пора дать нагоняй виновникам. Все кричали одновременно:

– Устраивать такие глупости!

– Вас бы нужно посадить на хлеб и воду!

– Да мы же не нарочно! – протестовал Бастьен.

– Это был «опыт», – серьезно объясняла Зефирина.

– Маленькие негодники, вы же могли сжечь всю округу!

– О, Святой Блез, в такой день, как сегодня! – смахнула слезу Пелажи.