Гралл неуверенно встал и взял в одну руку почтовый кокон.

– Теперь я вижу, что ты занят важными государственными делами, уважаемый. – Он низко поклонился Зарасу. – Прошу простить за вторжение. Конечно, я почту за честь отправить твое послание царю Беону с одной из моих птиц. Еще сегодня, до вечера, послание будет в руках царя. Даже такому великолепному кораблю, как твой, не добраться до Мемфиса раньше, чем послезавтра в полдень.

– Ты очень добр. А сейчас я провожу тебя на борт твоей фелуки, – предложил Зарас, но Гралл уже был на полпути к трапу, ведущему на верхнюю палубу.

Мы с Зарасом смотрели, как фелука возвращается в Кунтус. И задерживали отплытие, пока не увидели, как Гралл поднялся на причал и заторопился в поселок. Только тогда я кивнул Зарасу. Мы подняли паруса, выпустили весла и возобновили плавание на юг. Оглянувшись назад с кормы, я увидел, как из редких домов Кунтуса выехал всадник и галопом поскакал к сторожевой башне на мысу. Заслонив глаза от солнца, я увидел, как он остановился у подножия башни, бросил повод ждущему конюху, спешился и побежал в высокое здание.

Немного погодя тот же человек появился на верхней площадке башни. На фоне неба было хорошо видно, как он поднял руки над головой. Из рук вырвался сизый голубь и стал подниматься на быстрых крыльях.

Птица закружила над башней, трижды облетев его, и уверенно направилась на юг. Она летела над серединой реки, медленно поднимаясь. Но, пролетая прямо над нашим кораблем, была еще достаточно низко, чтобы я разглядел под хвостовым оперением кокон, привязанный к лапе.

Я знал, что оценка Гралла верна и мы будем плыть до Мемфиса еще полтора дня. На каждом корабле Зарас выставил ночную стражу. Потом поставил дополнительных стражников, чтобы точно знать – разбойники не смогут подобраться к нам под покровом темноты.

За ужином у лагерных костров я обсуждал с тремя капитанами таран вражеского корабля. Я изучал эту теорию, когда писал свой знаменитый трактат о морских боях. Я объяснил капитанам, как причинить самый тяжкий ущерб вражескому кораблю и его экипажу, не повредив при этом свой корабль и не подвергая опасности своих людей. И несколько раз повторил, что важнее всего научить людей, как занять прочное положение и упереться перед столкновением с вражеским судном.

Ночь прошла тихо и спокойно во всех отношениях. Встали мы еще затемно и, как только стало достаточно светло, чтобы рассмотреть путь, подняли якоря и паруса. Ветер за ночь усилился и дул с северо-востока. Он гнал нас так резво, что пена из-под носа заливала нам лица, когда мы смотрели вперед. Люди были бодры и оживлены. Даже рабы, все еще прикованные к скамьям, были довольны увеличением рациона и моим обещанием освободить их, когда достигнем Фив. Стоя у руля, я слышал, как они поют.

Думаю, на борту у меня одного были дурные предчувствия. С самого нашего отплытия из Фив все шло так гладко, что люди уверовали в мою непогрешимость и свою неуязвимость. Я отлично знал, что оба эти предположения неверны. Даже я не мог знать, что мы увидим, достигнув Мемфиса. И уже горько сожалел о своей смелости, о том, что предупредил Беона о нашем прибытии. Задним числом я начал думать, что гораздо безопаснее было бы прокрасться ночью мимо столицы, обмотав весла возле уключин, чтобы не поднимать шума. И мое настроение не улучшилось, когда Зарас подошел к борту, где я стоял в задумчивости, и добродушно с такой силой хлопнул меня по спине, что я едва не упал.

– Несмотря на твою репутацию, я не сознавал, до какой степени ты горяч, Таита. Не знаю никого иного, кто решился бы на такие проделки. Ты должен сочинить песнь о своих героических деяниях. Иначе этим придется заняться мне.

Он расхохотался и снова хлопнул меня по спине, еще больнее, чем в первый раз.