— Тебе нужно отдохнуть… — начал было я, но он стряхнул с плеча мою руку:

— Принеси сюда светильники, прикажи принести твои кисти, чернильницы и свитки. Я должен послать предостережение Нембету, чтобы он не попал в ловушку так же, как я.

Мы просидели с Таном половину ночи, и вот какое послание продиктовал он мне:

«Я приветствую тебя, вельможа Нембет, Великий Лев Египта, командующий войском Ра из войск фараона. Да живешь ты вечно!

Знай же, что мы встретились с врагами по имени гиксосы на равнинах Абнуба. По своей силе и свирепости гиксосы опасны и имеют странные стремительные лодки, против которых мы не можем устоять.

Знай также, что мы потерпели поражение и что наше войско разбито. Мы не можем противостоять гиксосам.

Знай также, что фараон серьезно ранен и его жизни угрожает опасность.

Мы просим тебя не встречаться с гиксосами в открытом бою, потому что корабли их стремительны как ветер. Ищи спасения от них за каменными стенами или жди нас на борту своих ладей, дабы избежать удара врага. У гиксосов нет своих кораблей, и только с помощью наших ладей мы сможем победить их.

Мы просим тебя ждать нашего прихода, не вводя свои войска в бой.

Да защитят тебя Гор и все боги Египта!

Тан, вельможа Харраб, командующий войском Пта из войск фараона, говорит это».

Я написал четыре копии послания, и, как только завершал очередную, Тан подзывал гонцов и отсылал их к вельможе Нембету, Великому Льву Египта, который шел к нам с юга с подкреплением. Он отправил по реке две быстрые ладьи с двумя копиями послания. Потом высадил на западном берегу двух лучших бегунов и послал в сторону Фив на поиски Нембета.

— Один из твоих свитков наверняка дойдет до Нембета. До утра ты больше ничего не сможешь сделать, — заверил я его. — Теперь тебе нужно поспать. Если ты погубишь себя, с тобой погибнет весь Египет.

Тан не пошел к себе, он улегся на палубе, как собака, готовый к любым неожиданностям. Я же отправился в каюту, чтобы быть рядом с царем и утешать свою госпожу.

Я ПОДНЯЛСЯ на палубу еще до первых проблесков рассвета. Выходя, услышал, как Тан приказывает сжечь наш флот. Я не имел права ставить под сомнение его правоту, но он увидев мой недоверчивый и пораженный взгляд и, когда гонцов отослали, коротко сказал мне: — Я только что получил сведения о перекличке от командиров отрядов. Из тридцати тысяч человек, стоявших вчера на равнинах Абнуба перед колесницами гиксосов, осталось только семь тысяч, из них пять тысяч ранены, многие скоро умрут. Среди тех, кто невредим, мало моряков. У меня едва хватит людей, чтобы снарядить половину нашего флота. Придется бросить остальные ладьи, но я не могу отдать их в py ки гиксосов. И вот теперь, собрав связки камыша, люди начали жечь корабли. Как только загорался камыш, пламя вздымалось до небес. Это было печальное и ужасное зрелище, даже для моей госпожи и меня, хотя мы и не были моряками. Тану было намного тяжелее. Он стоял один на носу барки государства, и каждая черточка лица и вся его фигура выражали отчаяние и горе. Он стоял и смотрел, как горят корабли. Для него все они были красивыми, живыми существами.

На глазах у всего двора госпожа моя не могла подойти к нему и занять свое настоящее место, но она тайком пожала мне руку, и мы вдвоем оплакивали Тана и весь наш Египет, глядя, как наши гордые корабли горят словно факелы. Ревущие столбы огня поднимались над ними, смешиваясь с черным дымом, их кроваво-красный отблеск соперничал с красками рассвета.

Наконец Тан отдал приказ оставшейся сотне лодок поднять якоря, и наш маленький флот с грузом раненых и умирающих повернул на юг.

Позади нас к небу понимался черный дым погребального костра нашего флота, а впереди в утреннем небе двигалась вдоль восточного берега Нила желтая туча пыли над отрядами колесниц гиксосов, направлявшихся в глубь Верхнего царства к беззащитным Фивам и их сокровищам.