И в эту ночь, несмотря на крайнее утомление, в лагере почти не спали. Король, гетманы и все войсковые старшины, собравшись на совет, не сомневались, что завтра произойдет решительное сражение.

Все были единодушны, и о том только просили Бога, чтоб неприятель, потерпевший поражение в двух стычках, не упал духом и не ушел. Высланные лазутчики принесли уже поздно ночью известие, что казаки окапывались за пригорком, а орда отдыхала, расположившись табором.

Король в этот день несколько раз так далеко уходил от своего конвоя, рискуя жизнью, что все постановили просить его беречь себя, как главнокомандующего.

Но видели, что он с гневом отвергает всякие попытки завести об этом речь, тем более что ему действительно удалось остановить расстроенную и отступившую было хоругвь Лянцкоронского.

Обратились к Иеремии Вишневецкому с просьбой поговорить об этом с королем от имени всех, но старый вождь отказался, опасаясь, что его вмешательство припишут зависти.

Ни Потоцкий, ни Калиновский, ни хорунжий Конецпольский, который пользовался большим расположением Яна Казимира, не решались уговаривать его. Решено было просить духовную особу, канцлера Лещинского, обратиться после совета к королю с просьбой от имени всех.

— Наияснейший пан, — сказал он, — все, страшась за твою безопасность, как вождя и главы, умоляют тебя не рисковать жизнью так, как сегодня. Вождям это не подобает, потому что их дело воевать головой, а не рукой, и голова их отвечает за тысячи. Я, духовное лицо, даю совет капеллана, но о том же просят все воеводы. И примером предков можно подтвердить нашу просьбу. Всем известно, что под Грюнвальдом Ягелло, предок вашего королевского величества, стоял на холме и хотя рвался в бой, но его не пускали. И благочестивой памяти отец вашего королевского величества не принимал личного участия в битве с рокошанами.

Король в течение этих двух дней находился в таком возбужденном состоянии духа, что почти рассердился на Лещинского за этот совет и ответил очень резким тоном:

— Отец мой, вы капеллан, как сами говорите; не мешайтесь же в воинские дела! Сам я знаю, что подобает вождю; кроме таких моментов, когда ему нужно быть гетманом, бывают и такие, когда он должен становиться жолнером. Я хочу жить и умереть с моим рыцарством. Пусть жолнер видит перед собой вождя и короля: это лучший залог победы! Он один может поднимать дух и вливать мужество. Пуля всегда найдет виноватого, если Бог попустит, и так же может поразить меня издали, как и в бою. В этом случае я не могу слушать ничьего совета.

После этого уже никто же смел уговаривать его. Те, которые знали жизнь Яна Казимира и стояли особенно близко к нему, не помнили другой такой минуты, как эта.

Все его мужество и рыцарский дух проявились в этот час. Гетманам, беспокоившимся о безопасности его особы, оставалось только приставить к нему людей, на отвагу и бдительность которых можно бы было положиться. С этою целью назначили к его особе ротмистра Клодзинского, Глоговского, подстольника, Новодгродского, Самуила Надольского и старосту Кржевского, больше он не хотел иметь при себе. В хоругвь же, которая должна была находиться при короле, набрали отборных людей из разных полков; команду над ней также поручили самым надежным людям.

К балагуру Ксенсскому вернулись в этот вечер его веселость в шутливость. Он хвастался тем, что написал, засвидетельствовал и припечатал завещание. Над ним подсмеивались. Вспоминал о племяннике и бранил его за то, что тот поехал в Варшаву и как в воду канул.

Тот, кому случилось бы в эту ночь обойти обоз и присмотреться к нему, узнал бы, что жолнер предчувствует и предвидит свою участь. Не было человека, который не предвидел бы битвы и не готовился к ней, хотя каждый на свой лад.

Одни молились и вспоминали о домах, о женах и детях; другие пели, пили и рассказывали о старых боях; все, однако, с нетерпением ждали решительного часа, а особливо посполитое рушенье, у которого не было недостатка в мужестве, но не хватало выдержки.