Дедовской явно не относился к числу людей, склонных откладывать дела в долгий ящик.

Или… или Ледовской не знал об обстоятельствах, сопровождавших последние часы жизни его подруги.

И узнал только сейчас.

А потом, сорвав лавину гнева, запугал Антона и Валентина так, что они предпочли уйти из жизни… лишь бы только не иметь дела с мщением Якоря. А Олег…

Но кто в таком случае рассказал ему это?

— Ты думаешь, за всем этим стоит Ледовской? — спросил он у угрюмо молчащего Ильи.

Тот поднял припухшие похмельные глаза, попытался ответить, но из горла его вырвался только сдавленный хрип. И тогда он просто кивнул.

— Та-а-ак, — протянул Свиридов, — теперь что-то проясняется. Но зато нельзя сказать, что за этой чередой смертей стоит пугающая очевидность, как образно выразился Константин Ильич. Мотивировка… или один из вариантов мотивировок… — Он хлопнул ладонью по поверхности журнального столика — несколько газет упали на пол, а Владимир добавил сквозь зубы:

— А ты, Илюха, за те полгода, пока мы с тобой не виделись, сильно переменился. Ты стал как-то… равнодушнее к людям, что ли.

Деньги тебя переиначили. И даже теперь, когда у тебя этих денег кот наплакал, ты продолжаешь катиться по накатанной колее. Это нельзя оставить так.

— Яне…

Свиридов-старший покачал головой и оборвал Илью с таким же выражением на лице, с каким Тесей, бредущий по лабиринту, обрывал бы спасительную нить Ариадны:

— И еще… мне кажется, что ты вполне спокойно жил со всем этим. Подозревал, но мирился с неизбежностью. Уходил от возможной расплаты… хотя бы перед лицом собственной совести. Я, конечно, видел людей, которые могли мило улыбаться, только что размазав по асфальту мозги десятилетнего ребенка… но разве это люди? Ну да ладно… Не мне читать тебе мораль.

— А что мне было делать?.. Признаться во всем — загреметь в тюрягу… и подставить ребят? — оцепенело процедил Илья.

— Я не о том. Просто ты очень спокойно жил после этого. Я не заметил в тебе никаких изменений, а ведь я знаю, что ты способен впасть в погребальное настроение даже оттого, что в транспорте тебя оштрафовали контролеры или что ты заметил на своем личике прыщик, угрожающий превратиться, как говорится, в вулканический.

Илья пробурчал что-то нечленораздельное и снова вытер тыльной стороной ладони покрытый испариной лоб, а потом уставился в мрачно пылающие глаза брата, такие обычно спокойные и равнодушные.

В интонациях голоса Владимира, которого он всегда побаивался, ему почудилось что-то зловещее. Подводящее черту и выносящее беспощадный приговор.

— Ты что… хочешь меня наказать? — тихо спросил он. — В тюрьму?

Владимир грустно усмехнулся.

— Если бог кого-то хочет наказать, то он лишает его разума, — проговорил он. — Учудил ты, Илюха: в тюрьму… Да уж если сажать, то сажать всех. А троих уже нет, один ты остался, как хрен на блюде. Ты правильно сделал, что рассказал мне эту историю. Теперь можно думать, как со всем этим рулить. А уж потом посмотрим.

— Что же делать?

— Тебе — ничего. Боже упаси тебя что-то делать. Ты уже наделал. Сиди дома, никуда не выходи и никому не открывай. Телефонную трубку бери только после десятого звонка.

Илья слушал молча.

— Здесь есть один момент… — заговорил он наконец, но тут же в замешательстве осекся.

— Что?

— Антон и Валек тоже сидели дома.