Замок заедал, и Гранкин подёргался, открывая его, побился о дверь. Это был традиционный утренний танец, но никогда Виталий не исполнял его с таким остервенением.

Попав, наконец, в кабинет, он ринулся к телефону. Гранкин уже подсчитал, что квартира его потянет тысяч на двадцать долларов. Ещё есть старый гараж, в нём — ржавый «Москвич» не на ходу, за всё вместе можно запросить тысячи две-три баксов. Ещё есть золотая цепочка, обручальное кольцо, микроволновка, пылесос, стиральная машина, детская кроватка, пара неновых диванов, старенький шкаф, почти новая гладильная доска. Да, и самовар! Кажется, он старинный, годов пятидесятых, чего-нибудь да стоит.

Оставалось найти каких-то там триста двадцать пять тысяч долларов.

Можно взять в банке кредит. Тысяч пятьдесят русских рублей ему, как частному предпринимателю дадут, но не больше.

Остальное… остальное нужно занять.

Он трясущимся пальцем потыкал телефонные кнопки.

— Кирюха!

— Алле, — Кирюха явно ещё не проснулся.

— Кирюха, это я, Виталя.

— А-а! Папаша! Ну, так кто у тебя всё же родился — девочка или мальчик?

— Кирюха, мне нужны деньги!

— Могу подкинуть косарь недели на две.

— Кирюха, мне нужны большие деньги!

— Что, два косаря? — удивился Кирилл. — Ну ладно, только на неделю, не больше. У меня девки в детский лагерь отдыха собрались. Эх, Виталя, лучше бы у тебя родился пацан! Ты не представляешь, что такое девки, на одних шмотках разоришься!

— Кирюха, мне нужны тысячи долларов. Чем больше, тем лучше. — Гранкину показалось, что говорит не он, потому что внутри у него бушевала истерика, а голос был спокойный, рассудительный, деловой.

На том конце трубки воцарилось молчание. Оно продолжалось ровно столько, сколько нужно похмельной голове, чтобы понять, о чём идёт речь.

— Виталя, что у тебя стряслось?! — спросил Кирилл совсем другим голосом.

— Ничего. Пока ещё ничего. — Гранкин повернул поводок жалюзей так, чтобы они приоткрылись и впустили яркий солнечный свет. Потом он потрогал горло, развязал галстук и снова повесил его через шею как портной сантиметр.

— У меня есть заначка, — тихо сказал Кирилл. — Мы с Наташкой решили на дачу копить у воды… — он споткнулся, видимо, представив, что будет, если Наташка узнает о его предложении. — Это самые большие деньги, которые у меня есть. Три тысячи долларов. Ещё я могу взять в банке кредит, но больше пятидесяти тысяч рублей мне вряд ли дадут…

— Спасибо, Кирюха. Ты даже не представляешь, что ты для меня сделаешь. — Виталий повесил трубку и снова начал считать.

Тысяч двадцать — квартира, две-три тысячи — гараж и ржавый «Москвич», на тысячу долларов потянет барахло вместе со старинным самоваром, три тысячи даст Кирюха, и ещё примерно три тысячи наберётся, если они с Кирюхой оба возьмут кредит в банке. Итак, оставалось найти ещё каких-то триста двадцать тысяч долларов!

«Помните, женщины очень нежные существа, они плохо переносят отсутствие комфорта, а ещё хуже физическую боль».

Стало вдруг очень душно, в груди появилась саднящая боль. Гранкин одним коленом встал на подоконник и потянул на себя фрамугу. Она открылась с таким грохотом и звоном, будто сделала последний в своей жизни непосильный манёвр. Свежий утренний воздух ворвался в кабинет, но не принёс облегчения. От него закружилась голова, подкосились колени, и жалюзи рябью поплыли перед глазами. Гранкин почувствовал, что сознание делает ручкой, и он оседает на пол.