– Если бы вы задержались еще немного, мисс Лэмберн, у многих появилась бы мысль, что вы решились на этот брак против своей воли.

Слова эти были сказаны Анастасией весьма ядовитым тоном, глаза ее гневно сверкали, и Камилла подумала, не высказал ли маркграф свое мнение по поводу того, что произошло накануне, прежде чем Хьюго успел предостеречь его.

Теперь, когда Камилла, наконец, появилась, гости стали рассаживаться в поджидавшие их экипажи. Карету Анастасии уже подали, но она задержалась в зале и слегка приблизилась к Камилле.

– Оставьте его в покое, – проговорила она полушепотом, но так, что Камилла могла отчетливо слышать каждое слово.

На какое-то мгновение девушка пришла в замешательство, но потом с улыбкой обратилась к маркграфу, стоявшему в нескольких шагах от нее:

– Ваша светлость, леди Уилтшир жалуется, что должна ехать в одиночестве. Я надеюсь, ее просто ввели в заблуждение и кто-то обязательно поедет вместе с ней в экипаже.

– Ну, конечно, – ответил маркграф. – В каждой карете разместится четыре человека. Я позаботился об этом.

– В таком случае вашей светлости не о чем беспокоиться, – любезно сказала Камилла, но с той снисходительностью в голосе, которая не могла не произвести впечатления.

Анастасия бросила на нее полный ненависти взгляд и вышла на крыльцо. Там стоял Хьюго Чеверли, наблюдая за тем, как гости рассаживаются по экипажам. Камилла видела, как Анастасия положила руку на плечо Хьюго и заглянула ему в глаза. Ее прелестное лицо, обрамленное пышными перьями, было неотразимо.

О чем они говорили, Камилла не слышала, но неожиданно острая боль пронзила ей сердце. Когда Хьюго вернется в Англию, он непременно встретится с леди Уилтшир. Анастасия будет видеться с ним, разговаривать, кокетничать, как сейчас. А она, Камилла, останется в Мелденштейне пленницей в золоченой клетке.

Ей хотелось закричать от этой жестокости и несправедливости. Ей хотелось подбежать к Хьюго, взять его руку в свои, бросить вызов Анастасии. Ей хотелось показать Анастасии, кому на самом деле принадлежит Хьюго, хотелось навсегда избавиться от нее, чтобы она больше не могла ранить ее своими ядовитыми словами и враждебными взглядами. Но Камилла знала, что не сделает ничего подобного: все уже ждали, когда она сядет в экипаж, и маркграф предложил ей свою руку.

Усилием воли Камилла овладела своими чувствами и даже ответила с улыбкой на какое-то замечание маркграфа, хотя не имела понятия, о чем он говорил. Она села в карету, и под приветственные восклицания придворных и слуг, стоявших на ступенях, процессия тронулась. Скрип колес, цокот лошадиных копыт, побрякивание конской сбруи напомнили Камилле, что началась ее новая жизнь и обратной дороги нет.

Для столь многочисленной процессии они ехали довольно быстро. В дороге маркграф не замолкал ни на минуту, рассказывая о своем преклонении перед Великобританией, о будущем-процветании его страны. Рассказы эти навевали бесконечную скуку.

Голос маркграфа звучал очень монотонно, и Камилла заметила, что сидевшую напротив баронессу начало клонить ко сну, а адъютант, без сомнения слышавший эти речи много раз, давно перестал обращать на них внимание.

Камилла тоже перестала слушать и пыталась освежить в памяти те чудесные мгновения, когда Хьюго говорил ей о своей любви, и она поняла, как глубоко ее ответное чувство. О, как она желала, чтобы он отбросил свою щепетильность и заключил ее в объятия! Больше всего на свете Камилле хотелось ощутить прикосновение его губ, и она думала о том, что всю жизнь будет сожалеть, что ей не дано было узнать сладость его поцелуев.

Они ехали все дальше и дальше. Было жарко и так пыльно, что маркграф приказал адъютанту закрыть окна.