Таким образом связи с ними тоже оказались разорваны. Как и связи с «ее» детьми. И Эл-Ит невольно призадумалась, что же означали когда-то эти связи и узы, если теперь кто-то другой занял ее место и по ней вовсе не скучают. Правда, дети сперва искренне ей радовались: «Эл-Ит, Эл-Ит, где ты была все это время?» И толпились вокруг нее.

Но, поскольку она стояла молча, не в состоянии ответить, ибо в голове были только мысли о той темной болезненной связи с Бен Ата и сыном, из которого вырастет — скорее всего — генерал армий Зоны Четыре, дети вскоре потеряли интерес к ней, неподвижной и отчужденной, и вернулись назад, к тем женщинам, своим другим матерям, в том числе и к восхитительной, милой Мурти.

— Я тут не своя! А где же я своя? — в отчаянии шептала Эл-Ит, путаясь в своих воспоминаниях о прошлом. — И все повторяла про себя слова Мурти: «Ты так далеко ушла от нас… слишком далеко…»

А в один прекрасный день Эл-Ит поднялась на плоские крыши, а с них — вверх по маленькой винтовой лестнице и оказалась высоко, в башне, откуда, разворачиваясь во все стороны, видела снежные вершины своих гор, а вдали — бледно-голубую даль Зоны Два.

Теперь Эл-Ит день за днем ходила сюда, с радостью созерцая эту синеву. А вскоре отправилась в конюшню, забрала верного Йори из компании других животных и, сказав Мурти только одно — что ей не сидится на месте и она хочет попутешествовать в одиночестве какое-то время, — направилась на северо-запад. По дорогам и тропам, по которым, конечно, не раз ездила в прошлом. Мимо мелькали люди, лица которых она узнавала — но они ее, казалось, забыли. Эл-Ит видела деревни, фермы и города, сравнивала их с крайней бедностью страны своего мужа. Вот бы показать их ему! Какое тут изобилие! Какая уверенность во всем! Какие здоровые миролюбивые лица… в памяти Эл-Ит мелькнули бледные от недоедания лица бедняков Зоны Четыре, и в какой-то момент люди, которых она видела вокруг, показались ей откормленными и пустыми.

Ее это поразило и испугало. Разве так можно! Разумеется, она вовсе не желала своим соотечественникам каких-то лишений, неизбежных в стране, ведущей войны. Чем плохи эти лица — румяные, спокойные, улыбчивые. Неужели она хочет видеть на их домах дырявые тростниковые крыши, хочет, чтобы их дороги, вымощенные и ухоженные, были изрезаны колеями или залиты грязью? Нет, ничего не пожелала бы она им из того, что видела там… но, страстно о чем-то мечтая и стремясь сама не зная куда, Эл-Ит удивлялась, как же так вышло, что эти местные жители, ее народ, вот так, в спокойной сытости, прожили всю свою жизнь, довольствуясь тем малым, что имеют.

Позади остались знакомые ей регионы, конь теперь с трудом продвигался вперед, вверх по крутой заброшенной дороге, к гребню, на котором некогда имелся перевал. Она знала, что тот перевал ведет к горному проходу в голубых горах… Услышав, как Йори задышал медленно и хрипло, Эл-Ит вспомнила, что он уже состарился, и соскользнув на землю, пошла рядом, положив руку на его шею. Конь с любовью обратил к ней взгляд, и интересуясь, что же так гонит его хозяйку, почему она все движется вперед без отдыха. Возможно, он хотел спросить, не пора ли ему уже пожить на покое, среди друзей, в своей конюшне… Эл-Ит похлопала Йори по шее. Похвалила, назвала своим единственным другом, и так вместе они шли все выше и выше…

Впереди была только синева, одна синева, и вдали тоже проглядывала лишь сплошная синева, но Эл-Ит все надеялась, что по мере приближения синева рассеется. Но этого не произошло. Повсюду сиял мягкий синий свет — в том числе и впереди, где дорога заворачивала за груду камней, и этот голубоватый воздух, казалось, манил их вперед. Там холмы были фиолетового цвета, а растения имели синеватый оттенок. Над поворотом дороги впереди небо казалось синим не только издали: воздух повсюду был синим сам по себе.