Из трубы шел дым.

"Я вспомнил, вспомнил! - закричал Каин.- У него были глубоко, вот так, вот так вот, посаженные глаза и тощая, худая, вечно немытая шея, заросшая волосами, шея, за которую я так любил хватать его и душить. В шутку, в шутку, конечно! Оттопыривал рваный, липкий, черт знает какой еще воротник, и душил, душил его - паразита такого! С наслаждением, с полнейшим наслаждением слушал, как хрустят и трескаются его шейные позвонки!" "Ну хорошо, хорошо.Следователь заулыбался.- А что было дальше?" - "Ничего".- "Как это ничего?" "Так, ничего и не было".- "Ты что же, сволочь, меня, что ли, за дурака держишь?" - "Нет, никак нет!" - "Ты его задушил или как?" - "Конечно, нет. Я же сказал, что все это было в шутку. Понимаете, в шутку?" - "Ах, в шутку! Только, видишь, братец, я-то не шучу".- "Боже мой, Боже мой, здесь какая-то ошибка, ведь я сам пришел к вам и согласился дать показания на брата. Сам, уверяю вас, сам, никто не принуждал меня к этому. Я хотел как лучше".- "Как лучше, говоришь?" "Да, да, исключительно, как лучше, ведь Авель - брат мой мог заблуждаться, а ваше наказание исцелило бы его!" - "Возможно и так.Следователь отвернулся и нажал на курок.- Вот такая, черт побери, у нас работа скотская".

Вспышка, а потом - затмение.

Авель прошел на кухню и включил свет. Здесь за столом сидела мать. Она держала в руках вырезанного из деревянной, запорошенной мукой ступы рогатого, безглазого божка по прозвищу Сэвэн. Авель поставил чайник на огонь. Мать встала из-за стола и подошла к газовому водогрею. Только теперь Авель почувствовал необычайную слабость - до холодной испарины, до головокружения и тошноты. Мать открыла топку-иллюминатор и бросила в приторно пахнущую газовой копотью дымогарную камеру колонки Сэвэна, он затрещал и мгновенно вспыхнул. Авель вздрогнул. Мать сказала, что идет спать, и вышла из кухни.

Повторение одного и того же изображения несколько раз - это тремор. И уже невозможно разобрать, что есть сон, а что - явь, ведь все так причудливо переплелось и может показаться, что просто остановилось время. Например, остановились часы, что висят в комнате рядом с кроватью, на которой, обнявшись, спят сестры, а кровать сваливает их в кучу.

Они храпят так тяжело, дышат через раз. Что такое дыхание? Вероятно, это дыра, яма, шахта, оскал гнилых, позеленевших, пропахших табаком и опилочным чаем-чифирем, потраченных, как у заключенных штрафного изолятора на Секирной горе, цингой зубов. Порой сестра даже оказывается на полу в совершенно мокрой от пота ночной рубашке, которая прилипла к ее ввалившемуся животу, и мать вынуждена брать в свои ладони отвалившуюся голову сестры и вытирать ее полотенцем.

Потом все затихает, и так в тишине и молчании проходит много часов.

"Владыко живота моего, видимо, Тамара просто забыла перед сном завести эти часы, поэтому они остановились и перестали показывать время".

Чайник выкипел.

Всю ночь Авель просидел на кухне и уснул только под утро.

С широко открытыми глазами.

Каин закрыл глаза и разжал пальцы - ржавые, покрывшиеся облупившейся краской ворота и приваренная к ним труба ушли в небо, а руки повисли как плети. Через несколько часов, уже перед рассветом, Каина снял патруль. Он еще был жив...

Сегодня годовщина первого ареста отца, и это значит, что он тоже пока еще жив... по крайней мере в хронологической проекции.

Почему-то отец никогда не рассказывал о том, как они познакомились с матерью. Может быть, это произошло помимо их воли, случайно или просто в силу сложившихся, совершенно невыносимых, безвыходных обстоятельств: болезнь, одиночество, жалость к этому одиночеству?

Некоторые подвижники благочестия специально искали этого одиночества, которое они более предпочитали называть уединением или даже пустыней, местностью "приятной войны".