Вопреки ожиданиям, охранник оказался крепким парнем. Несколько раз, правда, терял сознание, но его отливали холодной водой. Арутюнян клялся жизнью оставленных в Армении детей, могилой матери, что ни знаком, ни словом не предупреждал Тимонина об опасности.

По его словам, первый раз босс вызвал Арутюняна во вторник и спросил, почему в коридоре, где он нес вахту, такая нестерпимая жара и духота. Охранник объяснил, что завхоз в отпуске, а кондиционер сломался. Мастера вызвали с опозданием, поломка серьезная, кондиционер починят через пару дней. Тимонин не забыл об этом разговоре, спросил Арутюняна через два дня, в четверг, что с кондиционером. Арутюнян ответил, что аппарат уже починили и сегодня же установят. Вот и все беседы.

Казакевич приехал на баржу, когда армянина измолотили почти до неузнаваемости. Поняв, что Арутюнян не предатель, не предупреждал Тимонина о покушении и сказал все, что знал, он тем не менее подумал, что оставлять Арутюняна в живых просто глупо.

Когда начало светать, охранника вывезли на лодке на середину реки, правую руку капроновой веревкой привязали к чугунному радиатору отопления и сбросили армянина и радиатор в воду. Утопленник должен был пролежать на дне хотя бы до начала осени, пока тело не обглодают рыбы, но труп всплыл уже на третий день и прибился к берегу. Его нашли спасатели лодочной станции. Оказалось, что, уже находясь на дне, Арутюнян отчаянно боролся за жизнь, пытаясь зубами перегрызть веревку.

Затея почти удалась, не хватило буквально нескольких секунд, чтобы спастись. Если бы у Арутюняна после жестоких избиений и пыток остались на месте все зубы, возможно, ему бы удалось перекусить эту проклятую веревку и выплыть. Но зубы во рту торчали через один, как штакетник худого забора.

Тут нечего беспокоиться, утешил себя Казакевич, менты все равно бессильны. Труп Арутюняна со следами пыток им ничего, кроме головной боли, не даст. По картотеке армянин не проходит, в Москве не прописан, родственников здесь не имеет. Его личность не установят, и, когда истечет срок хранения тела, его сожгут, и захоронят прах в братской могиле.

На четвертый день Казакевич переговорил с руководителем армянской бригады, выписанной из Еревана для разового задания. Армяне должны были устранить Тимонина и тут же отбыть сначала на поезде в Питер, оттуда на родину самолетом. В том, что ничего не получилось, что Тимонин до сих пор жив, вины армян нет. Они всего лишь исполнители, съемные, заменяемые детали. Казакевич отменил задание, выплатил бригадиру отступное и велел убираться из Москвы.

В понедельник он связался с Германом Маковецким, посредником, приемщиком заказов на «мокрые» дела. Сказал, что нужно встретиться и выпить на старом месте по кружечке пивка часиков в двенадцать. В переводе на человеческий язык это иносказание имело иной перевод: есть срочный разговор, к двенадцати приезжай туда, где встречались в прошлый раз. Точку облюбовали давно. Безлюдное, чистое от прослушки поле, пустырь в районе городской свалки в пригороде Люберец. Но, как выяснилось, даже это идеальное место не без изъянов.

Поднявшееся в зенит солнце нещадно палило, ветер приносил со свалки нестерпимую смрадную вонь. В небе кружили стаи ворон и чаек. Но ни Казакевич, ни Маковецкий, наученные опытом, не перенесли разговор в салоны своих автомобилей, оснащенных кондиционерами. Остались стоять посередине пустыря, на солнцепеке. Маковецкий внимательно слушал собеседника, обливался потом и прикладывал к носу смоченный одеколоном носовой платок.

Казакевич обрисовал ситуацию. Нужны новые люди, другая бригада, более опытная, квалифицированная. Предстоит не просто «замочить» человека в парадном, в тачке или на даче.