И, наконец, впечатления врача.

Вспоминает Юрий Черняков:

«Удивительная особенность его творчества. Вот заканчивается у них с братом работа, рукопись готова, отлежалась, и возникает жуткая депрессия. В эти моменты АН был совершенно неуправляем… Месяц-полтора — совсем глухое, депрессивное состояние, всё плохо, и тут болит и там болит, и глухое совершенно пьянство… В эти моменты мы с ним ругались, вот он сидит в этом своём кресле, а я хожу и долблю его: „Ну, что за хреновину вы порете!“ И он всё это терпит, всё это глотает. В очередной раз я прихожу, начинаю свою проповедь, и вдруг он рявкает. Значит, это появилась новая идея, или письмо от БНа, звонок от него или ещё что-то…

И так было каждый раз, кроме „Жидов города Питера“. После них уже не было отката, вся обстановка стала постоянно депрессивной.

А году примерно в 1988-м я предложил ему перейти на фармакологические антидепрессанты. Привёз лекарства. Он даже попробовал. Но эксперимент оказался недолгим. Через несколько дней, встретив меня, он разлил коньяк по стаканам, разбавил, как всегда, чем-то и сказал:

— Знаешь что? Лучше я буду вот так лечиться».

Теперь попробуем подытожить.

В конце семидесятых он ещё сам, по собственной инициативе иногда пытается отказаться от алкоголя на длительное время. Доказывает себе, что может, или хочет больше работать, или просто пугается ухудшения самочувствия и приступов депрессии.

Вот строчки из письма БНа сразу после встречи нового 1978-го года:

«То, что ты не пьёшь — это титанизмус и гигантизмус. А насчёт курения — когда приедешь, даю клятву, что буду курить не больше тебя! Пусть это будет мой вклад в эпопею воздержания».

Не пить на Новый год — это действительно подвиг, и раз уж удалось, дальше будет легче.

После приступа мерцательной аритмии в 1979-м он подробно выспросит у Юры Чернякова, чего и когда ему нельзя. Поймет, что в принципе пить можно, равно как и курить, и очень скоро вернётся к любимым занятиям. С этого момента Юра станет вторым для АНа человеком в жизни, который будет владеть искусством заставить его не пить. Он будет объяснять, для какого именно лечения это необходимо, на какой срок и что ожидается в качестве результата. АН терпеть не мог чувствовать себя болваном. «Ты мне объясни, — говорил он, — почему я, взрослый человек, должен ухудшать свою жизнь».

Сильная формулировка! Но Юра научился объяснять и это. И начал оберегать АНа даже эффективнее, чем его прежний «сторож» — брат. Всё-таки этим проще заниматься, когда живешь в одном городе.

Вообще первенство в вопросе моратория на питие, вне всяких сомнений, принадлежало БНу. И это был не его каприз и не попытка взять верх над старшим братом, воспользовавшись его слабостью. Нет — это была самая что ни на есть суровая профессиональная необходимость. Для работы вдвоём братьям всегда — с первых и до последних книг — требовалась полная адекватность восприятия мира и полная адекватность взаимного понимания. «Что хочешь делай, но выходи из своей депрессии без водки, и только тогда у нас может получиться что-нибудь путное», — примерно так БН, если не говорил, то думал. И у них получалось. Блестяще получалось, правда, с каждым годом всё реже и реже…

Когда же АН писал один — не важно, что-то своё или совместное с братом, — он мог работать, приняв дозу алкоголя, а в последние годы уже просто НЕ мог работать, НЕ приняв её. К сожалению, так было.

Дальше всё развивалось по известной любому врачу схеме. Дурная привычка — устойчивая привязанность — алкогольная болезнь. И последняя стадия — алкоголизм. До неё АН не дошёл. Не успел дойти или принципиально не мог дойти в силу удивительных особенностей своего организма.