Изменить размер шрифта - +
По военному времени — просто немыслимо. Да и зачем он нужен — трезвый образ жизни? Так могли вести себя только сильно верующие или вконец больные люди. Здоровый молодой курсант, тем более офицер, обязан был уметь пить водку. А пить много и не пьянеть было особой доблестью. И в этом виде спорта Аркадий быстро завоевал титул чемпиона курса. А может, и всего факультета. Согревать алкоголем не только тело, но и душу, он научился ещё по пути из Вологды в Ташлу, когда однажды в поезде офицеры угостили, а все последующие годы лишь совершенствовал и оттачивал этот свой талант.

С девчонками он много не пил, только для настроения, а вот на всевозможных мальчишниках принято было идти на рекорд. Славная, например, получилась пьянка в июле 1945-го, на квартире у Спицына на Серпуховке, когда провожали его в Харбин. Отъезд был намечен на начало недели, а вечер был субботний, плавно переходящий в воскресную ночь, и никто не спешил расходиться. Но тут раздался внезапный звонок в дверь, и запыхавшаяся симпатичная девочка-посыльная принесла повестку, согласно которой Андрею предписывалось явиться в институт не во вторник, а прямо в воскресенье, в шесть утра, машина к воротам — и в аэропорт! В общем, на сон времени уже не оставалось. Грустили не долго, решили всё допить и даже девочке-посыльной, кажется, налили и выпить заставили. Так и полетел Андрей в далёкую Маньчжурию, толком не протрезвев.

(Кто б ещё знал, что вернётся он оттуда до срока, по весне, с тяжелейшим ранением. Как потом отшучивался Андрей: «Наверно, когда поднимался в атаку, слишком громко кричал „ура“, стараясь перекрыть японское „банзай“». Пуля влетела ему в рот и вылетела из-под левого уха. Хорошо, что вылетела, потому и жив остался. По сей день. И даст Бог, Андрей Николаевич ещё прочтёт эту мою книгу, все шансы у него есть.)

 

А меж тем мы не закончили с 44-м годом. Вот Аркадий пишет в письме братишке 6 октября:

 

«Прости, что не ответил на твоё письмо сразу. Замотался здесь с квартирой, девушки пишут, совсем обалдел. А тут ещё начался учебный год. Осторожно, исподволь вступаю в бой с этой страшной гарпией — японским языком».

 

Порядок упоминания событий характерен: поиски очередной квартиры, девушки и лишь потом учеба. Дальше — тоже очень интересно и важно. Потому что книги — это ещё одна огромная и можно сказать определяющая страсть его жизни. В книгах он находил отраду большую, чем в водке. Водка иной раз лишь усугубляла тоску. Книги всегда лечили, успокаивали. И он читал их всюду: на лекциях, дома, в трамвае, на ходу, в очередях, на пляже, на губе…

 

«Читаю сейчас хорошую книгу „Дорога на Океан“. Тебе её всю читать рано, но отдельные главы, где описываются будущие войны, ты можешь прочесть. Эти главы — я, впрочем, помню одну: „Мы проходим через войну“ и ещё другая, раньше этой — описывают последние сражения Советских Республик с мировым капиталом…»

 

Любовь к этому роману Леонида Леонова он пронесёт через всю жизнь.

 

В сентябре 1944-го в институт поступила Лена Ошанина. Все знали, кто её папа — знаменитый китаист Илья Михайлович Ошанин, так что смотрели на девушку с особым пристрастием. А девушка ничем таким не выделялась. Тихая, скромная, одевалась, как все: форма — она и есть форма. Причесывалась очень простенько, а краситься даже и не пыталась, это было, в общем-то, запрещено, по крайней мере, не приветствовалось. Правда, все девчонки нарушали, как умели, а вот ей и не хотелось. В общем, история умалчивает, что подумал о ней при первой встрече всеобщий любимец и ловелас Аркашка. Может быть, просто не заметил. А она-то влюбилась с первого взгляда и сохла по нему не один месяц. Потом между ними что-то было. Лена пыталась спровоцировать ревность Аркаши, призывая на помощь разных парней, как из ВИИЯ, так и пришлых.

Быстрый переход