Аркадий был другим, совсем другим. Во-первых, он был старше. Во-вторых, военное образование и военная среда, в-третьих, он читал на английском и на японском — какая-никакая, а уже разноголосица…

Но сейчас речь ни о нём. А впрочем, в завершение этой главы, как раз и о нём тоже.

Со свойственной ему скромностью БН весьма однобоко описывает ситуацию 1955 года — года фактического начала их совместной работы, иными словами года рождения писателя АБС:

«Если бы не фантастическая энергия АН, если бы не отчаянное его стремление выбиться, прорваться, стать — никогда бы не было братьев Стругацких. Ибо я был в те поры инертен, склонен к философичности и равнодушен к успехам в чём бы то ни было, кроме, может быть, астрономии, которой, впрочем, тоже особенно не горел. От кого-то (вполне может быть, что от АНа) услышал я в ранней молодости древнюю поговорку. „Лучше идти, чем бежать; лучше стоять, чем идти; лучше сидеть, чем стоять; лучше лежать, чем сидеть; лучше спать, чем лежать…“ — и она привела меня в неописуемый восторг. (Правда, последнего звена этой восхитительной цепочки: „…лучше умереть, чем спать“, я, по молодости лет, разумеется, во внимание никак не принимал.) АН же был в те поры напорист, невероятно трудоспособен и трудолюбив и никакой на свете работы не боялся. Наверное, после армии этот штатский мир казался ему вместилищем неограниченных свобод и невероятных возможностей».

Всё это, безусловно, истинная правда, но… только одна её половина. А вторая половина заключалась в том, что если бы не удивительный интеллект БНа, если бы не его организованность и чёткость мышления, если бы не умение его из любого непричёсанного текста АНа сделать в итоге маленький шедевр, если бы, наконец, не общий талант братьев и не их фантастическое взаимопонимание, именно к этому моменту достигшее своей критической массы — вот тогда бы точно не было такого писателя, как Братья Стругацкие.

Характерно то, что в начале 1950-х и даже в 1955-м Борис ещё не понимает, до какой степени он необходим брату (быть может, потому и спустя годы несправедливо оценивает собственную роль в тандеме), а вот Аркадий, если и не осознаёт полностью, то уж чувствует безошибочно — без брата ему никуда.

В октябре 1952-го, в очередной раз мечтая о долгожданной встрече, он пишет:

«Дорогой мой Бэмби!

Есть очень многое, что хотелось бы рассказать тебе, но придётся отложить до встречи. Пока скажу, что насобачился стрелять из пистолета неплохо, и за тридцать метров противник от меня не уйдёт. Остальное потом, когда будем разговаривать. Как я мечтаю об этом времени! А до него ещё 700 дней. Впрочем, может быть, увидимся раньше. Боря, заклинаю тебя, береги маму. Ты, сосунок, не знаешь, что она значит для нас, но клянусь чем угодно, я тебе никогда в жизни не прощу, если с ней что-либо случится. Господи, как я вас обоих люблю, если бы вы только знали. Это, вероятно, еврейская кровь. Помнишь, у Куприна в „Гамбринусе“ Сашка говорит: „Что поделаешь, мы, евреи, любим родственников“. Впрочем, это всё сантименты».

Думаю, ни при чём тут еврейская кровь, равно как и еврейские традиции, которых вовсе не было в их семье. Мама есть мама, тем более, когда отец погиб. А с братом — случай отдельный. Это же совершенно особенная любовь — любовь к будущему соавтору, к своей творческой половине, без которой — ну просто никуда!

Глава седьмая

СТРАНА БАГРОВЫХ ЗНАМЁН

«С этим романом в советскую литературу вступили крупные, известные сейчас далеко за пределами нашей страны писатели».

Рассказывая о себе, Маша Стругацкая обычно говорит с улыбкой: «Родилась я в Москве, но проект был камчатский».