Какая глупость… Нелепость, идиотизм… Что бы ему грозило, не побеги он от этих ментов? Максимум — тридцатник штрафа. Нет, дернулся! Сработал эмигрантский инстинкт, когда за этот тридцатник он убивался на черной работе весь день…

Сработал механически, слепо, и также слепо он шел несколько минут назад к злополучной банановой лавке, опрометчиво забыв о пакете с кокаином на переднем сиденье, который сейчас обследует с радостно-изумленным лицом полицейский в черном плаще с желтыми, должными фосфоресцировать в ночи полосами. И теперь доказывай судье, будто убежал вовсе не из-за того, что в машине находился наркотик, а из-за жалких тридцати долларов. Хорошо, на пакете нет отпечатков его пальцев, авось адвокат обыграет такой факт… Но как объяснить случившееся Дональду? И сколько тот заломит за пакет? И вообще… чем все закончится? А Боря?!.

— Да ты… серьезная штучка, парень, — донесся до него голос с характерным бруклинским акцентом. — Повезло… нам!

ФРИДМАН-МЛАДШИЙ

Он даже не понял, что, собственно, и произошло… Держал Марину за талию, чувствовал тонкий, прекрасный запах ее духов, видел, обмирая от любви и нежности к ней, чистую по-детски кожу щеки и шеи, и вдруг все поплыло в глазах, пришло осознание падения и бессилия перед этим падением… После — долгий провал. А затем вернулось сознание вместе с колко пульсирующей болью в голове, резью в кистях рук и лодыжках…

Он лежал на полу раздетый, туго связанный прочной капроновой веревкой, с нашлепкой пластыря на губах.

Расплывчатые пятна перед глазами постепенно оформились в лица…

Марина и Джейн. Сосредоточенные, даже угнетенные, однако во взглядах — одинаково мрачная целеустремленность. Попытался спросить: за что, почему, с ума вы, бабы, спятили? — но лишь глупо промычал через нос.

— Если слышишь нас, кивни, — мерно и отчужденно произнесла Джейн. Без акцента. — Ага, слышишь… Тогда так: хочешь жить, говори: где камни, которые брату послать должен? Учти, Валера, всерьез тебя спрашиваем, упираться будешь — пожалеешь… Утюг, которым ты по голове получил, сейчас уже греется, и щипчики есть для ногтей… А маникюр — вещь — ох, неприятная… Колись Валера! Будешь тихо говорить, вежливо, без ора, тогда рот расклею… Будешь?

Фридман кивнул.

Пластырь оторвался вместе с кожицей губы. Валерий слизнул кровь, потекшую по подбородку.

— Отважные вы… дамы, — произнес еле слышно, неповинующимся голосом. — На такое решиться… Только ведь глупость морозите… Кстати. Как звать-то тебя, мисс липовая американка?

— Ты по делу, по делу, без болтовни, — предупредила Мавра угрожающе.

— Хорошо, без болтовни, — согласился Фридман. — Верьте мне или не верьте, а камни уехали. Могу адрес дать, только вам туда не добраться. На три дня вы, девушки, опоздали, всего на три дня. А всех моих денег, дорогуши, на день сегодняшний — тысяч двадцать. Нужно? Дарю. А потому утюги, щипцы — напрасный и пошлый номер. А пока не зарвались вы, даю вам шанс. И слово свое даю: претензий иметь не буду. Тебя, Мариночка, жаль.

Прости, но дура ты. Я же не врал тебе насчет брака… я же… всерьез, болван! Теперь, ясный день, мероприятие отменяется. Но обещаю: ни добра от меня не жди, ни зла. Давай сведем партию вничью. Режь веревки, дорогая, и — разбежались. Повторяю: большой шанс вам даю, поверьте…

Мавра ударила его ногой в лицо.

— Заткнись, тварюга… — прошипела с яростью. — И гонор свой проглоти, понял?! Я тебе даю шанс, а не ты… Где камни?!

Фридман сжал зубы, чувствуя ломящую боль от удара в скуле.