|
Присутствием свидетеля я пыталась сделать нашу любовь богаче. Разве ты не видел, как мерзко я себя чувствовала? Мне было ненавистно ощущать его в себе. Однако твое наслаждение - мое наслаждение, Тристан. - Мне это не было приятно, - холодно произнес он, восседая на подушках. На нем были шелковые пижамные брюки, как у наложницы из гарема. - Это тебе доставляло удовольствие разыгрывать из себя потаскуху. Ты позволила окунуть себя в дерьмо, когда тебе засунули в обе дырки. - Да-да! - воскликнула она и повалилась рядом с ним на кровать, словно это откровение оглушило ее. Она продемонстрировала полноту своей самоотверженности тем, что распласталась, как труп в покойницкой, не смея пристроиться хотя бы на уголок подушки. - Я потаскуха, похлеще твоей матери, которую оправдывает нищета. - А меня ты считаешь дерьмом из-за цвета моей кожи, как тот застенчивый клерк из "Отон Паласа". Ты думаешь, будто я из таких низов, куда не проникают ни порядок, ни честь. Однако надежда на порядок и честь существует везде - ее приносят добрые духи. Мы знаем, что такое порядок, приличия и честь, хотя и не видим их в своей жизни. - Позволь мне вылизать все твое ангельское тело, Тристан. Скажи, чем я могу вернуть если не любовь твою, то хотя бы право остаться твоей рабой? Она приподнялась на кровати и легонько пощекотала языком его сосок. Милый, атавестический бугорок кожи отвердел, несмотря на Тристанов величественный гнев. - Жребий брошен, - сказал он, будто произнося себе смертный приговор, и ударом раскрытой ладони сбросил ее голову со своей груди. - Ты отдалась этому наглецу. А если ты забеременеешь от него? - Я не думала об этом. Я просто хотела, чтобы он был с той стороны, где я не могу его видеть, а ты был там, где тебя можно увидеть и испробовать на вкус. - Так испробуй же вот это, - сказал он и снова ударил ее раскрытой ладонью, чтобы не оставить следа, совсем не так, как обращался с другими женщинами, к щекам которых он приставлял лезвие бритвы. Тристан, как и обещал, не станет причинять ей вреда. Он, правда, бил ее той ночью, но делал это аккуратно, нанося удары только по предплечьям и ягодицам, а потом опять спал с ней, и она прижималась к его твердому члену, который снова и снова бился в судорогах, изливая мужскую жизненную силу. - Если я и сделала ошибку, - осмелилась она наконец после долгой ночи их взаимного погружения друг в друга, - то лишь из любви к тебе, Тристан. Я больше не знаю, что значит быть эгоистичной. Он фыркнул в темноте, и ее голова мотнулась у него на груди. - Это мужская любовь лишена эгоизма, потому что он сдает все в войне против всех и вся, - заявил он. - А для женщин любовь - это эгоизм; ее призвание давать и получать - это для нее одно и то же, так же как движение члена туда и обратно во время полового акта равнозначны для мужчины. Любовь вам необходима в той же мере, в какой мужчине ненависть. Она покорно прижималась к нему в темноте (однако в этой комнате с высокими потолками она не была абсолютной. Огни Сан-Паулу превратили ее в экран телевизора, который продолжает некоторое время светиться, даже когда его выключат), ее ссадины болели, обжигая ее, как горячие поцелуи зверя. О Боже, подумала она, может ли и в самом деле это постоянное истечение любви из каждой поры ее тела оказаться тем, что отличает женскую любовь от кратковременного блаженства мужчины в момент извержения клейкого семени, когда он стоит, будто раненный? Оно так кратко и остро по сравнению с непрекращающимся истечением женской любви, этим постоянным дарением, испарением любви над озером ее существа, этим сладострастным поглощением любимого, подобно легендарным каннибалам Амазонии, которые поедали мозги друг друга. |
