Отец де Магальяйнш поднял руку, чтобы принесли свежий кофе. Нобрега отмахнулся:

– Не нужно кофе, пожалуйста, святой отец. Мне потом не уснуть. Вечером я предпочитаю вот это.

Он вытащил плоскую серебряную коробочку из рукава и поставил на стол. Внутри были шарики, скрученные из листьев, каждый размером с кончик мизинца. Не отрывая взгляда от Квинна, Нобрега достал с ловкостью фокусника из платка два лайма, разрезал на четвертинки карманным ножом и выдавил одну из них на три шарика, один изящно положил на язык, второй предложил отцу де Магальяйншу на серебряной крышечке, а третий – Льюису.

– Я не знаю, что это…

– О, это чудесная штука. Испанцы называют это аккулико, фейторы привозят его через Пантанал из Каракаса. Без этого снадобья не смогли бы работать прииски в Куябе. Оно обостряет ум самым чудесным образом, увеличивает выносливость, наполняет тело и душу энергией и приятными ощущениями. Слишком хорошо для рабов.

– Кстати, отлично справляется с зубной болью, – добавил отец Магальяйнш. – Думаю, оно может способствовать и богопознанию во время всенощных бдений и стояний.

– Увы, здесь климат совершенно неподходящий для выращивания этого растения, – посетовал Нобрега.

– Благодарю, но я лучше по старинке, по-европейски, – сказал Квинн, вытаскивая сигару. Служка дал ему прикурить. Квинн сделал глубокую затяжку, а потом медленно выпустил клубы дыма в звездное небо. – Сеньор Нобрега, а что вам от меня нужно?

– У вашего ордена блестящая научная репутация.

– Лично я лингвист по призванию, но в Коимбре широко изучаются математика и натурфилософия.

– В городе Белен появился безумец, который намеревается измерить мир маятником. – Нобрега наклонился к Льюису Квинну, он был оживлен, глаза расширились.

– Думаю, это может быть связано с еретической английской теорией гравитации, – сказал Квинн, замечая, какое влияние аккулико оказало на физическое и душевное состояние собеседника. – Орден преподает декартовскую теорию вихрей, которая целиком и полностью имеет физическое объяснение. Насколько я понимаю, английская теория чисто математическая.

– Как скажете, святой отец. Этот человек – сумасшедший ученый – Робер Фалькон, географ из Французской академии наук в Париже.

– Насколько я понимаю, Бразилия закрыта для иностранцев, за исключением членов уставных орденов. Таких как я, ведь я – английский подданный по рождению, а то и по склонностям.

– Его Высокопревосходительство считает присутствие Фалькона целесообразным. Он прибыл вместе со своим братом Жаном-Батистом, математиком-самоучкой, который несказанно гордится неким устройством, которое он изобрел, дабы механизировать ткацкое дело. Я бы сказал, что рабы существуют именно для механического труда, так им есть что делать, но такова ваша французская мелкая интеллигенция. Жан-Батист вернулся на родину шесть недель назад из-за дизентерии, но Робер Фалькон остался. Он отчаянно соперничает со своими коллегами-академиками за то, чтобы точно измерить обхват земного шара. Такое впечатление, что, как и со всем остальным в современном мире, есть основательное разногласие по форме нашего земного шара, или же не совсем шара. У вас только-только соленая вода просохла за ушами, так что вы прекрасно знаете, насколько неточна морская навигация, а ведь Португалия – это морская и торговая держава. Мы получили сведения, что в Картахену отправляется конкурирующая экспедиция, которая собирается измерить земной шар с помощью вычислений и тригонометрии и которой Испания позволила въехать через свое вице-королевство в Перу. А доктор Фалькон торчит в Белен-ду-Пара уже пять месяцев.

– Сеньор, при всем уважении, а что требуется от меня?

Нобрега положил на язык вторую горошину аккулико.