—   Тем, что рвал на себе волосы. Оправившись же немного от потрясения, решил, что насильно мил не будешь. Я и хочу расстаться с тобой полюбовно. Согласись, что я тебя осчастливил. Без меня тебе дожа было бы не видать, как своих ушей. Он уже твой любовник или только станет им в ближайшие часы?

—   Моя интимная жизнь тебя совершенно не касается... У него равнодушные черные глаза, я этого не люблю. Глаза должны быть огненные или стальные, как у тебя.

—   У него глаза хорошие. Левый зрачок светлее правого.

Этого я не заметила. Он не понимает, что такое настоящая любовь! Для него это верно то же самое, что хороший обед. Я сама люблю тонкие блюда и изысканные вина, но разве это то же самое! Разве из тонких блюд и изысканных вин можно сделать трагедию? Даже Джим лучше! Хотя для меня он слишком чист.

—  А я?

—  Ты тоже многого не понимаешь, но ты другое дело... Она русская? Просто верно какая-нибудь Наташка-горняшка?

—  Моя интимная жизнь тебя совершенно не касается.

—  Она здесь? Я ее не видела. Даю голову на отсечение, что и она тебя бросит.

—  Неужели даешь голову на отсечение? Нотариус такого соглашения не засвидетельствует.

—  Напрасно ты мне не веришь. Во мне сидит колдунья!

—  Сидит, но очень глупая... Постой! Что это? На твоей короне поддельные бриллианты заменены настоящими? Кинжал в грудь по самую рукоятку!

—  Ты думаешь, он мне ее подарит? — с беспокойством спросила Эдда.

—  Это возможно. Если ты будешь хорошо себя вести, я посоветую ему подарить ее тебе. Вообще он тебя озолотит. И ты этим будешь обязана всецело мне.

—  Я знаю, что он тебя ценит. Просто не могу этого понять. Но я ему открою на тебя глаза.

—  Тогда и я ему открою на тебя глаза. А какой у тебя теперь комплекс? Клеопатры или Мессалины? Написала новые стихи?

—  Теперь я пишу простые, классические. Как Виктор Гюго. Впрочем, я испытала и сильное влияние Ти-Эс Элиота. Он замечательный поэт!

—  Но ведь он, кажется, очень правый, роялист?

—   Поэзия выше всего этого! И я всегда ненавидела всё срединное, это совершенно не для меня. Я и у средних портних никогда не одевалась. То есть одевалась, но с презрением. Одеваться, так у Кристиана Диора. И как досадно, что именно теперь, когда есть деньги, поехать в Париж нельзя! Это тоже твоя вина... А твои люди монолиты, это так vieux jeu! Я начинаю думать, что и в роялизме есть своя прелесть. Ты когда-нибудь слышал: «Oh, Richard, oh, mon roi»?

Нет. И полковник верно тоже не слышал. Поэтому ему лучше этого не говори.

— Я с ним наладила очень хорошие отношения. Он хамоват, но, кажется, я ему понравилась, — сказала Эдда с застенчивой улыбкой. Она вообще смотрела на свое участие в разведке, как на милую, забавную проказу; даже не очень ясно понимала, кому она, собственно, служит.

— Это отлично и даже совершенно необходимо. И мы с тобой, повторяю, должны расстаться по-хорошему. Мы друг друга знаем и любим. Заключим gentleman agreement. Очень советую тебе болтать поменьше. Тогда я о тебе не скажу ни чего, кроме самого лучшего. Веди себя с Рамоном вообще тихо. Не устраивай истерик, разве только простые маленькие сцены. Ты, впрочем, не истеричка, то есть ты устраиваешь истерики редко. Но имей в виду, что он первобытен и вспыльчив, может дать тебе и по уху. Против этого ты, вероятно, ничего иметь не будешь, однако и щедрости у него убавится. И у тебя больше не будет тонких блюд и изысканных вин. Что бы он тебе ни говорил, отвечай: «Я именно это хотела сказать!» или «Я именно это хотела предложить!». Восторгайся его идеями.