– Это абсолютно верно, – сказал он. – Стоило мне только что вас увидеть, как я сказал себе: «Не знаю, кто этот молодой человек, да и знать не хочу. Может, выпускник Итона, а может, Убийца-Саквояжник. Альберту Бленкинсопу нет до этого дела. Но что я сразу понял, так это что человек мне встретился славный. А физиономист я недурной. Да, время от времени на всем протяжении своей пестрой жизни я задавался одним и тем же вопросом: «Что такое, в конце концов, деньги?» И неизменно приходил к тому ответу, который вы только что так точно сформулировали: «Деньги – это не все». А хотите, я скажу вам, что в жизни самое важное?

– Да, было бы весьма интересно…

– Романтика. Жизнь без романтики – это что «Гамлет» без принца Датского. Позвольте подтвердить это небольшим примером из жизни. Пять лет назад я вращался в мире театра. Ко мне на пробу пришла одна молодая девушка. Не провела она у меня и двух минут, как я сказал себе: эта девушка далеко пойдет. Я вложил в нее, в это божественное создание, все, что у меня было, до последнего цента. Театр был у нее в крови. Нет нужды оговаривать, что мы влюбились друг в друга: несколько месяцев чистого рая, а потом она исчезла с моего горизонта. На днях я прогуливался по Шефтсбери-авеню, и в глаза мне бросилось ее имя – светящиеся огромные буквы. Я послал ей визитку, так, на правах старого знакомого. Ответ гласил: «Мисс Икс выражает сожаление, но ей никогда не приходилось слышать о мистере Бленкинсопе». Неблагодарность, скажете вы. Но молодые слишком резки в суждениях. Мне вся эта история видится иначе. Для меня эти электрические буквы на Шефтсбери-авеню складываются в одно слово – романтика.

Суперинтендант выказывал все более явные признаки раздражения, и Найджел подумал, что пора бы вернуть Альберта Бленкинсопа на грешную землю.

– И каковы ваши ближайшие планы?

Бленкинсоп порывисто повернулся к нему:

– Честно говоря, подумываю, как бы заполучить приличную сумму денег, если только…

При этих словах Бликли издал горловой звук, как будто предшествующий некоему официальному заявлению. Что не помешало бродяге, поморгав и несколько раз со значением кивнув в его сторону, спросить Найджела театральным шепотом:

– Извините, старина, а ваш друг вполне заслуживает доверия?

– О да, я бы сказал, да. Хотя, когда выпивает, не поручился бы.

– Ясно. Видите ли, дело обстоит следующим образом. Один мой добрый знакомый, весьма значительная фигура в ученом мире – по понятным причинам я не могу назвать сейчас его имени, – открыл (голос Бленкинсопа понизился до свистящего шепота) в Беркшире залежи железной руды. Вы удивлены? Я и сам удивился. Понятно, дорогой мой друг, что это золотая жила, поистине золотая жила. Он приглашает меня принять участие в ее разработке. Вот туда я и направляюсь. Беда, однако, в том, что сейчас я довольно-таки стеснен в средствах. Мне нужен капитал. Короче говоря, если у вас есть лишняя сотня фунтов, это будет для вас очень выгодное вложение, озолотитесь.

Даже по спине было видно, что Бликли глубоко разочарован.

– Боюсь, такой суммы у меня нет, – покачал головой Найджел. – Если бы вас удовлетворили десять шиллингов…

Альберт Бленкинсоп ничуть не пал духом. Банкноту он принял с видом благодарным и независимым.

– Рождество, боюсь, вы не лучшим образом встретили, – сочувственно заметил Найджел.

– Отчего же, не жалуюсь. Поужинал с пастором в одной старинной деревушке неподалеку отсюда – славный малый, хотя, как мне показалось, не особенно силен в манихейских ересях. Кстати, в тех же краях у моего друга лорда Марлинуорта дом.

– Как же, как же, это мой дядя. Я сейчас гощу в Дауэр-Хаусе.

– Правда? Поистине мир тесен. Я подумывал, не навестить ли его светлость вчера вечером, но когда углубился в парк, услышал, как часы бьют двенадцать, и решил, что для светского визита это поздновато.