Когда Брежнев заболел и оказался в больнице на улице Грановского, туда без предупреждения приехал Подгорный, который прежде мало интересовался состоянием здоровья генсека.
Чазов решил, что Подгорный намерен увидеть, как выглядит больной Брежнев, чтобы рассказать товарищам по политбюро о плохом состоянии генерального секретаря. Евгений Иванович возразил против посещения пациента — это может пойти ему во вред.
— Ты что, председателя президиума Верховного Совета СССР не знаешь? — в своей манере сказал Подгорный и пригрозил Чазову: — Не забывай, что незаменимых людей в нашей стране нет.
Евгений Иванович держался твердо:
— Николай Викторович, я должен делать все во благо пациента, для его выздоровления. Сейчас ему нужен покой. Ни я, ни вы не знаем, как он воспримет ваш визит. Он может ему повредить. Если политбюро интересуется состоянием здоровья Брежнева, я готов предоставить заключение консилиума профессоров.
И Чазов не пустил всесильного члена политбюро в палату. Недовольный Подгорный вынужден был развернуться и уехать. Надо полагать, Чазов поведал этот эпизод со своими комментариями Леониду Ильичу и нашел в нем благодарного слушателя.
Леонид Ильич жаловался Замятину на Подгорного:
— Уже на охоту собрался, а тут Николай позвонил — мне надо с тобой поговорить. Ну, вот теперь сядет рядом и будет брюзжать, пока я не выдержу и не скажу: «Хорошо, Коля, я это сделаю…»
Член политбюро и первый секретарь Московского горкома Виктор Васильевич Гришин описал в своих воспоминаниях, как на юбилее одного из секретарей ЦК говорили больше о Брежневе, чем о хозяине. Да и сам юбиляр, произнося тост, восхвалял Леонида Ильича. Вдруг Подгорный не выдержал:
— Леня, как ты можешь терпеть такие славословия в свой адрес? Почему ты не прекратишь это восхваление? Ты знаешь, как я к тебе отношусь. Я готов за тебя подставить грудь под пули, но я не могу видеть, как ты поощряешь возвеличивание себя.
Брежнев недовольно возразил ему:
— Ничего предосудительного тут не сказали. Товарищи хотят и могут высказывать свое мнение, свою оценку деятельности любого из нас. Что ты, Николай Викторович, всегда чем-то недоволен?
Подгорный стал вести себя осторожнее. Но почва для его отставки была подготовлена. По словам Замятина, Подгорный был человеком злым, самолюбивым и амбициозным. Гонору оказалось так много, что сторонников у него не нашлось.
Брежнев сменил руководство на Украине, поставил в Киеве своих людей, недолюбливавших Подгорного. Новый первый секретарь Владимир Васильевич Щербицкий сам немало натерпелся от амбициозных придирок Николая Викторовича.
Руками украинских секретарей Брежнев и снял Подгорного. Причем его вывели из политбюро прямо на пленуме ЦК. Для Николая Викторовича это было как гром среди ясного неба. Обычно Брежнев хотя бы перед самым заседанием предупреждал очередную жертву. С Подгорным поступили совсем бесцеремонно.
24 мая 1977 года на пленуме ЦК, собранном для обсуждения проекта новой конституции, недавно избранный первым секретарем Донецкого обкома Борис Васильевич Качура, выступая, неожиданно внес предложение совместить посты генерального секретаря и председателя президиума Верховного Совета.
Подгорный не верил своим ушам. На политбюро это не обсуждалось. Ошеломленный Николай Викторович спросил сидевшего рядом Брежнева:
— Леня, это что такое?
Леонид Ильич, как ни в чем не бывало, ответил:
— Сам не пойму, но видно, народ так хочет.
В реальности эта операция готовилась заранее. Кандидатуру Качуры Щербицкий предложил со смыслом — сравнительно молодой партийный секретарь, который представляет известную всей стране шахтерскую область. И не выходец из Днепропетровска. Щербицкий же попросил своего помощника Виталия Константиновича Врублевского написать Качуре текст выступления. |