|
Пена крыльями отлетала от острых скул корабельного корпуса. Узкий треугольный парус изогнулся полумесяцем над передней, наклоненной над водою мачтой, которая (Гриша помнил!) называется „бугшприт“… В корабле было движение! Стремительность! Слияние с ветром! И не беда, что пар уже поредел и рисунок стал размытым (не поймешь даже, сколько у корабля мачт). В этой размытости была лишь добавочная тайна, манящая недосказанность, зов пространства… – Картина номер восемь. Парусное судно в Атлантическом океане… Ну, вот и все, дорогие мои. Остальное – завтра. Пора ужинать. – Ну, ма-а-аменька!.. Ну, тётичка Полина! Еще чуть-чуть! Этот корабль!.. – Всё-всё-всё… Чувствуете, как пахнет пирогом с кухни? Пахло и правда так, что засосало в желудке. К тому же долго спорить со взрослыми было не принято. Можно, конечно, слегка поканючить и поупрямиться, но не сверх меры. Платон Филиппович погасил лампочку волшебного фонаря, Арина внесла большую лампу. – Гриша, там какой-то мальчик с санками позвонил у ворот, спрашивает тебя… – А, это Грач! Я же говорил ему, пусть оставит у калитки! – А он хочет что-то сказать тебе. Я впустила… „Поломал небось“, – мелькнула сердитая мысль. Гриша выскочил в студеные сени, где горела в жестяном фонаре свечка. Холод цапнул его за голые лодыжки. Ефимка смотрел насупленно, однако без боязни. И санки, кажется, были целы. – Ну, чего? Накатались? – неловко сказал Гриша. – Ага… – Агейку не забижал? – С чего бы это забижать мал?го? Мы с ним лад?м… А я чего зашел-то! Агейка просил тебе отдать вот это. Вроде как подарок… – Ефимка Грач выдернул из рукавицы ладонь, разжал пальцы. На вспотевшей ладошке Гриша увидел треугольный осколок, в котором отразилась свеча. – Это чё? – Стеклышко зеленое. Если днем глянешь в него вокруг, сразу будто не зима, а лето… Ну, для тебя это небось мусор, а для него целый клад. Он тебе его и послал. Как спасибо за санки, значит… Ты не выбрасывай… Гриша с непонятным смущением взял осколок. Глянул сквозь него на фонарь. Огонек свечи стал похожим на свежий березовый листик. И запахло, будто не капустой из кадки, а молодой травою… – И впрямь как лето, – неизвестно чего стесняясь, проговорил Гриша. – Зачем это я стану выбрасывать, скажешь тоже… В него ежели почаще глядеть, то и впрямь тепло придет поскорее… – Впрямь… – серьезно подтвердил Ефимка. Гриша без прежней досады скользнул по нему глазами – от лохматой шапки до растоптанных пимов. – А ты… это. Если хочешь, раздевайся, да айда к нам ужинать. Арина пирог сготовила с нельмой. И чаю с медом напьемся. Гриша знал, что за столом Ефимку примут по-доброму. Не было еще случая, чтобы в доме у Максаровых косо смотрели на приведенного с улицы гостя. Грач ответил степенно: – Благодарствую. Только домой надо сию минуту, а то ох как достанется, что поздно. Бабка уши надерет. У нее пальцы костяные, как у Бабки- Яшки… Ну, бывай… – Бывай… – сказал Гриша в спину Ефимке. А вернее – морозному облаку, что влетело в сени, когда Ефимка пропал за дверью… Гриша снова поглядел через стеклышко на свечу. |
