— Скажи — ка, Анисим, мне еще раз, — продолжил между тем разговор Шумилов, — с кем именно ты осматривал прихожую, а я запишу для точности.

— Пётр Лихачев, скорняк, адрес Невский проспект, дом 55, и Авдотья Пальцева, живет в нашем доме.

— Возможно, тебе представится случай рассказать это все в суде под присягой. Не сдрейфишь?

— Я, господин хороший, всю крымскую кампанию прошел, пороху понюхал, — с некоторой укоризной в голосе произнес Анисим. — И в мертвецкой поработал, повидал всякого. Мне ли чего бояться?

Шумилов помнил, что Карабчевский как — то рассказывал ему о том, будто следователь Сакс после явки Семёновой с повинной специально приезжал в ссудную кассу для розыска следов крови в прихожей. Вроде бы, таких следов он отыскать не смог. Если в ходе предпринятого им осмотра был составлен особый протокол, то этот документ мог компенсировать огрехи первого протокола осмотра. Но Шумилов был уверен, что Сакс второй протокол не составлял: зачем его надо было писать, ежели ничего не было найдено? А раз так, то в суде обвинение будет аппелировать именно к тому протоколу, что был составлен в августе 1883 г. со слов дворника, скорняка и портнихи. И тем загонит самое себя в ловушку.

Бросив все дела, Шумилов помчался к Карабчевскому.

В конце сентября, после подписания окружным прокурором обвинительного акта, полным ходом началась подготовка к процессу по делу Мироновича. Начало судебных слушаний по делу было назначено на 27 ноября.

Примерно за пару недель до начала процесса Алексей Иванович направился на встречу с доктором Горским. К этому времени уже было известно, что судебно — медицинскую экспертизу на процессе будет представлять профессор Военно — медицинской академии Сорокин, но Горский также был заявлен в числе лиц, приглашённых к участию. Даже не зная содержание экспертного заключения Сорокина, Шумилов не сомневался в том, что оно будет оспариваться Карабчевским и суду волей — неволей придётся заслушивать Горского как специалиста, который непосредственно осуществлял вскрытие тела погибшей.

Встреча с доктором в силу понятных причин могла носить только неофициальный характер и потому была устроена на нейтральной территории — в зимнем саду рядом с Таврическим парком. Ввиду нелицеприятности предстоящего разговора это место показалось Шумилову наиболее удобным как ввиду удобства расположения, так и потому, что вероятность встретить здесь знакомых из полицейского ведомства или прокуратуры была ничтожна. Действительно, в предвечерний час под огромным стеклянным сводом зимнего сада почти не было посетителей. Влажный теплый воздух был напоен ароматами диковинных цветов, жирной земли, нездешней дерев и листвы. Было удивительно, как среди холода и сырости петербургского климата возникло такое рукотворное чудо — стеклянный дом с экзотическими растениями. В Петербурге кроме этой, городской, оранжереи подобные удивительные уголки тропической природы были практически во всех особняках и во дворцах — Зимнем, Юсуповском, Павловском, Аничковом, в Ботаническом саду; помимо зимних садов имелись и многочисленные оранжереи, поставлявшие круглый год в богатые магазины на Невском свежие цветы, клубнику, лимоны, мандарины.

Прогуливаясь по усыпанным битым кирпичом узеньким дорожкам, замысловато закрученным среди клумб с пальмами, акциями и магнолиями, Алексей Иванович дожидался доктора. Он знал, что Горский жил на Захарьевской улице, буквально в трёх минутах ходьбы от зимнего сада. Шумилов не сомневался, что получив его приглашение, Горский не станет им манкировать.