Изменить размер шрифта - +
Алексей Иванович Шумилов, бывший сотрудник окружной прокуратуры столицы, уволенный оттуда 5 лет назад после шумного дела Мариэтты Жюжеван, проводил вечер в компании своей домовладелицы г — жи Раухвельд и ее сына Александра — молодого полицейского врача. И г — жа домовладелица — немолодая чопорная немка, вдова жандармского офицера, и ее 25–летний сын относились к Шумилову с большой симпатией, прочем, взаимной. Вдова была очарована своим квартирантом, чьи пересказы разного рода криминальных историй находила чрезвычайно занимательными. Надо сказать, что г — жа Раухвельд более криминальных загадок любила только тайны альковные. Сын её, хоть и был ненамного моложе Шумилова, видел в Алексее Ивановиче умного и умудрённого жизненным опытом товарища, у которого не грех было спросить совета. Александр видел в Шумилове незаурядного человека, сумевшего вполне заслуженно добиться определённой известности и репутации неподкупного человека. Даже изгнание из прокуратуры не выбило Шумилова из его жизненной колеи — теперь он работал юридическим консультантом в обществе поземельного кредита — и это обстоятельство, вызывало в Александре Раухвельде особенное восхищение. Шумилов не без оснований подозревал, что молодой врач иногда даже позволяет себе похвастаться тем, что у его матушки «квартирует тот самый Шумилов, ну, вы помните, из дела Жюжеван».

Молодые люди после вкусного ужина уселись за партию в шахматы, отложенную накануне. Шумилов рассказывал о том, как в прошлую пятницу к нему в кабинет явился клиент, пожелавший дать взятку и без околичностей об этом заявивший.

— И вот этот гоголевский персонаж заявляет: «Мне сказали, в столице надо ДАТЬ и тогда можно будет получить ссуду много больше реальной стоимости закладываемой земли», — продолжал начатый за ужином рассказ Шумилов, — Я молчу, а посетитель продолжает: «Я готов ДАТЬ Вам и всем кому надо, назовите сколько». Мне его как — то жалко стало, видно, что неумный человек, наломает дров по простоте своей провинциальной. И останется в конце — концов обворованным, ведь шустрых — то дельцов у нас много… если даже арку Главного штаба наши аферисты умудряются миллионерам из провинции продавать…

Раухвельды при этих словах Шумилова синхронно улыбнулись, поскольку рассказчик напомнил о реальном случае мошенничества, сделавшимся своего рода столичным анекдотом.

— Мой посетитель продолжает меж тем открытым текстом: «Ваш оценщик может написать, что у меня луга заливные?» Я киваю, дескать, может. А он может написать, что у меня запруды и в них рыба разводится, карп зеркальный, осётр? Я опять киваю, может! Хоть сады Семирамиды на Вашей херсонщине напишем… Гоголевский персонаж, приободренный моими ответами, спрашивает: кому следует ДАВАТЬ? И вот тут я начинаю загибать пальцы: дать надо оценщику нашему, чтобы оценил подороже; дать надо делопроизводителю, который будет вести Вашу сделку; дать надо юрисконсульту, т. е. мне; дать надо архивариусу из Вашего межевого комитета, который будет готовить кадастровую выписку для нас… — тут мать и сын Раухвельды уже начали смеяться, а Шумилов невозмутимо продолжал, — Ну и конечно, нашему распорядительному директору, поскольку без его подписи выплата не пройдёт. Мой гоголевский персонаж задумался, видимо, что — то его в моих словах смутило. Спрашивает у меня, могу ли я всё это организовать? Конечно, отвечаю, могу, вопрос в том, сможет ли он всё это оплатить.

— Это жестоко, Алексей Иванович, — со смехом проговорила г — жа Раухвельд, — Так издеваться над безобидным провинциалом.

— Вы знаете, я ведь сам провинциал, по большому счёту… и я над ним не издевался, я спасал этого бедного глупого Апполона Эвхаристовича от пройдохи, который непременно обобрал бы его на моём месте.

Быстрый переход