Карина Тихонова. Бриллиантовый пепел, или В моем конце мое начало
Если ее нельзя расстрелять как шпионку, то нужно сжечь как ведьму.
Гостей, приехавших в дом, встречал портрет хозяйки, выставленный на самом видном месте огромной гостиной. «Смело, смело, — одобрительно подумал один из них. — Не каждая семидесятилетняя женщина рискнет предъявить для всеобщего обозрения свое великолепие, оставшееся в прошлом». «Ведьма, — думал другой гость, рассматривая картину. — И глаза какие-то нечеловеческие, зрачок узкий, как у кошки… Да и нравственность у нее была примерно на том же уровне… Хотя почему «была»? Какая была, такая и осталась!» «Нет, ну почему одним все, а другим ничего? — терзалась завистью гостья. — «Вот ведь как бывает: и внешность, и деньги, и любовников куча, и пожила в свое удовольствие… Никакой ответственности, никаких обязанностей… Мужья на руках носили, любовники подарками заваливали… Черт, неужели нам ничего не оставит? С нее станется! Завещает сувенирчик какой-нибудь, вон хоть этот портрет, и будет смеяться с того света. Она ведь знает, как нам нужны деньги. Хотя кому они не нужны?» «Интересно, почему у нее не было детей? — думала другая женщина, стоя перед портретом. — Не могла или не хотела? Или просто бог не дал? Несчастная женщина… За все в жизни приходится платить. И за красоту, и за любовь, и за материальное благополучие. Какой у нее грустный взгляд. Сколько здесь ей? Девушка, разглядывавшая портрет, обернулась к одному из мужчин и негромко спросила: — Вы не знаете, сколько ей здесь лет? — По-моему, около сорока, — ответил тот с сомнением в голосе. Подошел к картине и прищурился, разглядывая подпись художника. — Год не указан… — Да какая разница, — раздраженно вмешалась в беседу его жена. — Тридцать, сорок, пятьдесят… Кого мы ждем? Почему она не выходит? Муж слегка усмехнулся. — Красоту наводит, — сказал он с неуловимым сарказмом. — Господи, да что там уже наводить? — вполголоса спросила другая дама и перелистнула страницу дамского журнала. Девушка быстро обернулась к ней. — Мама! — сказала она негромко, словно о чем-то предупреждала. — Что «мама»? — Не надо! Мы у нее в гостях. Женщина усмехнулась, присела на диван и вся ушла в разглядывание осеннего дамского каталога. — Не волнуйся, Валечка, — сладко успокоила ее еще одна гостья. — Тебя в завещании не обидят. Все знают, что ты ее любимица. Девушка вспыхнула, но ничего не ответила. Отошла к окну и стала разглядывать унылый октябрьский пейзаж. Она знала, что хозяйка дома питает к ней слабость. Строго говоря, родственницами они не были: так, седьмая вода на киселе. То, что ее отец приходился хозяйке дома двоюродным племянником, роли не играло. Да и умер отец почти десять лет назад, а до этого с тетушкой практически не общался. Существовало у нею против дальней родственницы определенное предубеждение. Впрочем, все это глупости. Валя снова повернулась лицом к собравшимся и принялась задумчиво разглядывать их. Господи, как меняет людей жадность! Ведь ни для кого не секрет, что собрались они здесь только потому, что бабушка пообещала сегодня огласить свое завещание, Интересно, зачем ей понадобился такой странный жест? И еще более странно, почему люди, которых довольно трудно назвать бедными, прибежали сюда по первому мановению капризного старушечьего пальца? Вот, например, Евгений Павлович. |
