|
По мнению Юльки, братец отлично бы разобрался во всем сам, раз уж у него хватило ума для поступления в такое крутое высшее учебное заведение, но Игорь Петрович был непоколебим. Стало быть – прости-прощай, Евпатория, солнечный крымский город, прощай, белый домик тети Клавы, весь завитый виноградом, прощайте, теплое море, солнце, черноморские кузины Марьяна, Лелька и Шурка, ожидающие Юльку с прошлого года… В общем, прощайте, счастье и каникулы. Жизнь прожита напрасно и кончена. И из-за чего? Из-за старой маразматички-математички и придурка-братца с манией величия!
– Ладно, Полундра, закрой рот, – участливо сказал Серега. – Всех голубей распугала. Может быть, еще… Закончить мысль Атаманов не успел, потому что Батон вдруг приподнялся с места, вытянул шею и удивленно воскликнул: – Ой, смотрите, какая тачка паркуется! – Где? – Юлька тут же перестала завывать и первая свесилась с крыши гаража. Действительно, у края тротуара парковалась ослепительно белая «Альфа-Ромео», новая, без единой пылинки. – Она не из нашего двора, – озвучил Батон то, что и так было всем известно. – К кому такая, интересно? Передняя дверца автомобиля открылась, и из него вышла молодая женщина в голубом брючном костюме и с великолепными рыжими волосами, падающими на плечи. Заглянув в записную книжку – видимо, сверяя адрес, – она в нерешительности шагнула к подъезду, остановилась, осмотрелась и увидела вытянувшую шеи компанию на крыше гаража. – Детка, квартира двенадцать здесь находится? Атаманов, к которому женщина обратилась, возмутился «деткой» так, что потерял дар речи, и вместо него ответила Юлька: – Здесь. Третий этаж. – Спасибо. – Незнакомка улыбнулась и вошла в подъезд. – Не, вы слышали наезд?! – повернулся Атаманов к друзьям. – Это же… – Серега, заглохни, – вдруг шепотом сказала Юлька. – Вы слышали, в какую она квартиру чешет? В двенадцатую! К Сове! – Блин, точно! Атаманов и Батон переглянулись. И кинулись к краю крыши. Бум! Бу-бум! – грохнул дважды ржавый лист железа внизу, служащий посадочной площадкой. Бух! – немедленно низверглась вслед за мальчишками и Полундра. – Юлька, я бою-ю-юсь… – заныла было Белка. Но поскольку внизу уже никого не было, отважно подхватила юбку белоснежного летнего платья и, стараясь не думать о том, что скажет старшая сестра Соня, если оно окажется испачканным, храбро прыгнула с гаража на ржавую жесть. И Юлька, и Белка, и Батон, и Атаманов родились в этом дворе и в нем же дожили до своих тринадцати лет, а Атаманов даже до почти четырнадцати. Они знали здесь всех, от вечных бабулек на лавочке до самого крошечного младенца в коляске. И только Сова, обитательница двенадцатой квартиры на третьем этаже, была для них неразгаданной тайной. Возраст ее – высокой седой старухи с недружелюбным лицом – не поддавался определению: ей можно было дать и шестьдесят лет, и все девяносто. На Сове всегда было длинное черное глухое платье (а в холодное время тоже черное пальто) и нелепая шляпа с вуалеткой, слишком старомодная даже для старухи. Прожив во дворе много лет, Сова, тем не менее, ни разу не вышла посидеть на скамейке с соседками, никогда не здоровалась ни с детьми, ни со взрослыми, не делала замечаний курящим в подворотне пацанам и не возмущалась слишком короткими юбками современных девиц. Она всегда молча шла мимо в магазин, на почту или в собес обычным для нее мелким шагом, глядя прямо перед собой сквозь синие круглые очки, из-за которых и получила свое прозвище. Было очевидно, что ни до кого из обитателей двора ей нет дела. |
