Тут я увидел капельки крови, выступившие из ушей Ральфа, и все понял. Билли рухнул на Ральфа с такой силой, что у того треснул череп. И он умер.

На толстом ковре лежали три трупа. Три трупа лежали под мощными балками потолка в особняке на Лонг-Айленде. Три выстрела — три трупа.

И на том же ковре, под тем же потолком стоял один частный детектив, которому очень хотелось выпить. Внезапно перед моим мысленным взором возникла другая картина. Аккуратно прибранная комната, посреди которой — мертвая женщина. Сцена, которую я лицезрел в тот момент, была столь же сюрреалистична. Может, сюрреалистична и сама Смерть, подумал я.

В особняке меня больше ничего не держало. Я протер все поверхности, к которым мог прикоснуться. Ручку двери, стул, стол. Еще раз оглядел три трупа. Несколько минут тому назад они были еще живы, но моими стараниями отправились в мир иной. И я об этом ничуть не сожалел. Я помнил, как они избили меня, во что превратили мою квартиру. Я подумал о всех тех людях, которые натерпелись от них не меньше моего. Нет, я их не жалел. Они получили по заслугам.

Я поднял брифкейс, вынес его из дома, протер латунную ручку дубовой двери, плотно закрыл ее. В особняке я оставил лишь один сувенир — пулю, пробившую шею Баннистера. Но я знал, что баллистическая экспертиза ничем не поможет копам. Питер Армин не стал бы пользоваться «засвеченным» оружием, которое могло бы вывести на него полицию. Сев за руль, я в последний раз окинул взглядом особняк. Ярко светило солнце. Меня это удивило. Я-то ожидал увидеть черные тучи. Но реальный мир никогда не придерживался баланса, свойственного готическому роману.

Я завел двигатель и двинул «шеви» с места. Откидной верх поднимать не стал, и поток чистого воздуха разогнал остатки печали. Проехав несколько миль, я свернул на обочину, чтобы раскурить трубку. В правом кармане пиджака появилась маленькая дырочка, пробитая пулей. С черными, обугленными краями. Пистолет словно прибавил в весе, хотя на самом деле полегчал на один патрон. Но мне казалось, что он стал куда тяжелее. Я вновь вывел «шеви» на дорогу, и мы двинулись дальше.

Совесть меня все-таки мучила: я избил маленького человечка в очках с толстыми стеклами, который, если только Баннистер не врал, не следил за мной по его поручению. Но я решил, что разбираться с этим еще не время, потому что дел было невпроворот. Я уже знал все ответы, неизвестных в человеческом уравнении не осталось. Все они обрели конкретные имена и лица.

Округ Саффолк остался позади, я пересек округ Нассау, с максимально разрешенной скоростью промчался по Куинс, проехал под Ист-Ривер, вынырнул из тоннеля уже на Манхэттене и радостно огляделся. Я — городской житель. Здесь родился, здесь живу, только здесь и чувствую себя, как дома. Бруклин и Куинс — уже пригороды, а Лонг-Айленд и вовсе деревня. Моя же среда обитания — город.

Я припарковал «шеви» в квартале от дома, сунул брифкейс под переднее сиденье, направился к подъезду, прикрывая правой рукой карман пиджака. В квартире снял пиджак, выложил содержимое карманов на стол, открыл люк, бросил пиджак в печь для сжигания мусора. Конечно, пожалел об этом, пиджак-то хороший, почти новый, но ничего другого не оставалось. Надел новый, разложил по карманам бумажник, носовой платок и пистолет, налил себе коньяк, сел в кресло и, изредка пригубливая коньяк, пролистал «Таймс».

Нельзя сказать, что я убивал время. Во-первых, мне хотелось выпить. Во-вторых, я рассчитывал найти в газете дополнительную информацию, связанную с расследованием убийства Алисии. Поэтому я сидел, пил коньяк и переворачивал страницу за страницей. Об Алисии Арден «Таймс» ничего не написала. Но газету я листал не зря.

На заметку, очень маленькую, я обратил внимание только потому, что ее сопровождал фотоснимок.