Поэтому Алексис осталась. В конце концов она переделала все под себя: потертые диваны уступили место новой стильной мебели, стены были перекрашены, а шкафы заменены. Со временем, очень нескоро, боль потери, возникающая каждый раз, когда она заезжала на подъездную дорожку, приняла более мягкую форму, известную как ностальгия.

Наконец Алексис заставила себя выбраться из машины и зайти в дом. Пирожок приветственно замяукал с лестничного пролета, и она тяжело поднялась на второй этаж. Ее спальня находилась в конце длинного коридора. Она зашла в гардероб и встала на цыпочки, чтобы достать с верхней полки обувную коробку, набитую всякими бумажками.

Самым тяжелым в смерти мамы была необходимость перебрать ее вещи – словно забиваешь последний гвоздь в крышку гроба. От целой человеческой жизни осталась лишь кучка вещей – связанное мамой одеяло, одежда, от которой у Алексис не хватало духу избавиться, стопка разномастной посуды, коллекция сувениров. И эта коробка с фотографиями, открытками и прочими бумажками – Алексис отложила ее на потом, когда найдет время и душевные силы. Она не могла вспомнить, куда точно убрала конкретную, нужную ей сейчас карточку. Прежде та не казалась особенно важной – простая открытка, прикрепленная к букету цветов на похоронах.

Алексис запомнила лишь имя.

Глава пятая

– Эй, ты когда нибудь встречал жену Русского?

– Чего? – Ноа оторвал взгляд от кошмара в ноутбуке Колтона и недоуменно уставился на виновника этого кошмара.

После двух часов работы он был порядком раздражен. Не только от абсолютной неспособности Колтона придерживаться элементарных правил безопасности в Сети, но и от удручающего ощущения, что Ноа окончательно и бесповоротно превратился в того, кого прежде презирал.

Он находился в роскошном особняке, который, должно быть, стоил больше, чем обычный американец в состоянии заработать за десятилетие, и в котором могли с комфортом жить человек двадцать. Старый Ноа уже бы рвал и метал, возмущаясь экономической системой, которая позволяет таким богатствам скапливаться в одних руках, в то время как новый Ноа на этой системе разживался.

Так что да, он был не в духе.

– Ну, Русского жена, видел ты ее вообще?

Ноа нахмурился.

– Нет, а что?

– Мне кажется, ее не существует.

– Пф ф, глупости! Конечно, существует. – Ноа взял бутылку пива и сделал глоток.

– Но ее никто никогда не видел. По моему, он ее выдумал.

Ноа закатил глаза.

– Он профессиональный спортсмен, знаменитость. Забей его имя в интернете и все узнаешь.

– Я гуглил и не нашел ни одной фотки с ней. То есть вообще ни шиша. Разве не подозрительно?

– Слушай, давай ты со своими друзьями потреплешься? – пробурчал Ноа. – Я тут работать пытаюсь.

– А вот это обидно, чувак. Я то считал тебя своим другом.

Чувство вины вынудило его смягчить тон.

– Ну, у тебя, что ли, нет никаких дел? Я думал, звезды занимаются всякой… звездной хренью.

– Не а.

Колтон схватил стоящую неподалеку гитару и, положив на колени, сыграл пару аккордов.

– Что то новенькое? – спросил Ноа, бросив на него заинтересованный взгляд. Тот пожал плечами.

– Да так, работаю над новым альбомом.

В его голосе проскользнуло едва заметное напряжение. Друг – а они, как ни странно, в самом деле дружили – серьезно относился к новому альбому, от которого зависело многое, поскольку его первые два стали платиновыми, а вот последний добился гораздо меньшего успеха – ни одна песня не попала в чарты.

– Ты бы мог навести справки.

Ноа взглянул на друга поверх очков.

– Насчет чего?

– Ну, жены Русского.