– Ну, эта… – сказал он наконец.

– Вот только не надо сейчас начинать, – сказала Хендерсон.

– Так чего с этой девочкой?

– А чего с этой девочкой?

– Она очень даже неплохо управилась.

– А что она сделала? – спросила я.

– А ты не видела, Марлин? Девчонка была хороша.

– Правда?

– Ага. Она набросилась на ту тётку. Выбила у неё камеру. А потом повалила её на пол и сама тоже упала, прикинь.

Вцепилась в неё мёртвой хваткой, и они стали кататься по полу. Это надо было видеть.

– Блядь, – сказала Хендерсон.

– Ты это к чему?

– Может, хватит уже про девчонку?

– Да что с тобой?

– Ничего.

– Бев?

Хендерсон отвернулась.

– А что там было сегодня? – спросила она. – Марлин?

– Я не знаю.

– Не знаешь?

– Нет.

Она повернулась к Павлину.

– Мы с тобой танцевали?

– Чего?

– Мы с тобой танцевали сегодня? Ну, после вспышки. Что было потом? Мне надо знать.

Павлин налил себе ещё виски.

– Нет, – сказал он. – Нет.

– Точно?

– Мы не танцевали.

– Ага. Хорошо.

– А почему ты спросила?

– Ладно, проехали.

– Ну, как скажешь. Блин. Что‑то мне сонно. – Он залпом допил свой стакан. – Ну, чего, пойдём спать?

– Я ещё посижу.

– Ага. – Павлин взял свою сумку. – Хорошо.

И мы остались вдвоём с Хендерсон. Сперва мы молча сидели, и Хендерсон потягивала своё виски. А потом она заговорила:

– Это был пляж. Тропический пляж. Очень красивое место, сплошной золотистый песок, ну, ты знаешь. Как в раю. И мы с Павлином танцевали на песке. Ты нас видела? – Как вы танцевали? Нет, не видела.

– Но ты нас видела в комнате? Да?

– Да.

– И как мы смотрелись со стороны?

– Ну, вы просто стояли. Как статуи.

– Мы с ним, оба?

– Да, ты и Павлин. В двух шагах друг от друга.

– И мы не касались друг друга?

– Нет.

– А какое у меня было лицо? Счастливое, нет? Я казалась счастливой? Я улыбалась?

У неё на лбу осталось одно красное пятнышко.

– Ну, почти, – сказала я. – Почти улыбалась.

– Хорошо. Почти – это тоже неплохо. Знаешь, это был какой‑то старинный танец. То есть мы никогда раньше так не танцевали. Теперь так никто не танцует. Вальс. Да, вальс. А теперь уже все.

– В каком смысле все?

– Я не знаю. Но почему‑то мне кажется, что мы с ним были вместе в последний раз…

– Да брось ты. Не надо. Вы ещё с ним потанцуете. И не раз. Обязательно потанцуете.

– А Павлин? Он тоже улыбался?

– Да, – сказала я. – Он улыбался. А что ещё я могла сказать?

* * *

Хендерсон пошла спать. А я осталась на кухне, одна. Сидела, смотрела на пламя свечи, которую Павлин поставил на стол. А потом, когда отсветы пламени наигрались в моих зрачках, я достала из сумки пачку фотографий.

Я их вынула из проявителя слишком рано, и они так и остались бледными и нечёткими. Над изображением плыла шумовая завеса из тихого треска. Но все было видно.

На самом деле лучше бы я их не видела, эти снимки. Последние мгновения из чужих жизней.