– Что ж, ты знаешь, где меня найти, если когда-нибудь решишься – хорошо, дорогая?

Я поворачиваюсь к ней, и она одаривает меня теплой улыбкой.

Пирсинг в носу? Мама и папа убьют меня. Да и разве это не больно? А если ранка воспалится?

Но новая Мэдисон должна быть импульсивной, верно?

И это звучит довольно круто… К тому же пирсинг подойдет к моей новой прическе «рок-гламур», не так ли?

Не успев все хорошенько обдумать, я уже слышу собственный голос:

– Знаете, что? Давайте. Почему нет.

Дама (полагаю, она и есть та самая Бет, владелица «Городского салона боди-арта Бет») в ответ приподнимает брови.

– Ты уверена, дорогая?

Я улыбаюсь и киваю, прежде чем последовать за ней внутрь, несмотря на то что до смерти напугана – поскольку: а) подозреваю, это будет очень больно, и б) дома меня убьют…

Глава 3

Пирсинг в носу болит адски.

Когда я впервые взглянула в зеркало, то практически не узнала себя. Стрижка «рок-гламур» и блестящий синий гвоздик в носу – это одно, но шорты с модными прорехами от бренда «Аберкромби» и симпатичный синий топ с подходящими по цвету вьетнамками – такое тоже совсем на меня прежнюю не похоже.

Я представляю, какой была в начальных классах средней школы. Упитанная, в роговых очках с толстыми линзами, в брекетах, которые носила по меньшей мере год. В бесформенном свитере и джинсах, чтобы не бросалось в глаза, как я далека от нулевого размера.

Ладно бы я была невидимкой. Но я ей не была. Ладно бы я отличалась умом, но хорошие оценки мне ставили, только когда я действительно старалась, так что «ботанкой» меня не назовешь. Ладно бы я играла в оркестре или состояла в шахматном клубе – но нет.

Встряхиваю головой, поскольку здесь и сейчас все это уже не важно. Больше мне не придется быть такой Мэдисон. Она в прошлом.

Я улыбаюсь своему отражению. Безусловно крутому, дерзкому и порывистому.

По пути домой я очень собой довольна. Не только из-за пирсинга или того, что симпатичный парень записал свой номер в мой телефон, но и из-за того, что все наконец налаживается.

Ну, по крайней мере, все так ощущается, пока я не дошла до дома.

– Мэдисон, это ты?

– Учитывая, что, кроме меня, в этом штате больше ни у кого нет ключей от нашего дома, нет, мам, это не я! – кричу в ответ.

В доме витает аромат стряпни, и сразу понятно – папа готовит пасту. С силой втягиваю носом воздух: его блюда всегда пахнут потрясающе. А вот мамины чаще оказываются… подгоревшими.

– Ты как раз к ужину, – сообщает мама, на мгновение выглянув из кухни. Пока я разуваюсь, она продолжает: – Выбрала себе телефон?

– Ага. С Интернетом и всякими наворотами. – Я не уточняю, что за навороты, поскольку сама еще до конца в них не разобралась. Знаю только, как отправить сообщение, позвонить и открыть Google.

– Отлично.

Она даже не спрашивает, сколько это стоит. Просто рада, что я веду себя как нормальный подросток.

Захожу в кухню с выкрашенными в бежевый цвет стенами, деревянной мебелью и керамической плиткой, а папа как раз раскладывает пасту. Беру тарелку и сажусь за стол.

– Вы закончили переносить оставшиеся коробки на чердак? – спрашиваю.

– Угу, – гордо отвечает папа. Мама несколько дней кряду просила его убрать из комнаты для гостей все старые фотоальбомы и игрушки, оставшиеся с тех времен, когда мы с Дженной были детьми, – ну, знаете, барахло, которое обычно хранится на чердаке.

Мама с папой садятся за стол, и я чувствую, как быстро и сильно бьется сердце.