|
Пройдёшь по коридору до упора, повернёшь направо и сразу же упрёшься в кабинет шефа. Смело заходи, общайся, улыбайся. Постарайся его обаять, а также уверить, что ещё с самой младенческой колыбели всерьёз мечтаешь об увлекательных путешествиях по Прошлому и Будущему. Если получится, то Гринберг обязательно возьмёт тебя на работу. Потом оформишься: заполнишь с десяток хитрых анкет, подпишешь целую кучу всяких и разных обязательств о неразглашении, пройдёшь строгую медкомиссию, а также прослушаешь подробный и нудный инструктаж. А после этого – милости прошу в мою лабораторию. Будем усердно и вдумчиво работать-экспериментировать. За правой дверкой, как раз, он и располагается – наш научно-исследовательский блок…. Всё, юный коллега, иди, не теряя времени. Потом пообщаемся…. Удачи!
Дверь послушно распахнулась, и равнодушный механический голос объявил: – Входите, господин Белофф. Вас ждут. «Кабинет – как кабинет», – войдя, мысленно усмехнулся Тим. – «Просторный стол для переговоров, массивное кожаное кресло в торце, офисные стулья, пластиковые стеллажи, под завязку забитые всякой бумажной ерундой, на стене – поясной портрет Генсека ООН. Всё говорит о том, что здесь обитает господин Большой Начальник…». В кожаном кресле обнаружился важный и солидный тип – в строгом тёмно-синем костюме и с ярко-выраженными чудаковатыми залысинами. – Здравствуйте, господин профессор, – вежливо поздоровался Тим. – Вы совсем не изменились. Помню все ваши лекции. Вы нам – в Университете Ройал-Роудс, три с половиной года тому назад – читали двухмесячный курс лекций. – О, мистер Белофф! – отодвинув в сторону толстый блокнот-ежедневник и педантично надел на перьевую ручку массивный колпачок, обрадовался Гринберг. – И я вас прекрасно помню. Особенно ваши каверзные и въедливые вопросы…. Значит, закончили-таки Университет? Давайте вашу мужественную ладонь. Сочту за честь – пожать её. После рукопожатия профессор предложил: – Присаживайтесь, молодой человек, присаживайтесь. Пообщаемся. Обменяемся, так сказать, мироощущениями и мнениями…. Процесс общения и обмена растянулся на добрых полтора часа: вопросы, ответы, монологи, жаркие научные споры теоретической направленности. – А теперь я хочу слегка похвастаться, – по-мальчишечьи улыбнувшись, заявил Гринберг. – Первыми, так сказать, достигнутыми реальными успехами. Он нажал на зелёную кнопку крохотного пульта, после чего в правом углу кабинета ожил и загадочно замерцал прямоугольный экран телевизионного монитора…
И это – только рассвет…. Что же будет дальше? Два войска – стройными рядами – замерли друг напротив друга: копья, луки, кольчуги, остроконечные шлемы – блестящие на солнце, разноцветные знамёна – развевающиеся на ветру. Два всадника, отделившись от противостоящих воинских рядов, скачут навстречу друг другу, останавливаются, съехавшись посредине свободного пространства. Оба высокие и широкоплечие, в самом расцвете сил. Один – типичный представитель монголоидной расы, а в жилах второго течёт весёлая турецкая кровь. Турок презрительно смотрит на знамя, закрепленное за спиной монгола: на тёмно-синем фоне изображён упитанный золотой дракон. – Какая наглость, Тимур, думать, будто бы тебе одному принадлежит весь этот Мир, – презрительно тыча толстым пальцем в направлении дракона, брезгливо кривится турок. Монгол, кивая головой в сторону турецких знамён, невозмутимо отвечает: – Ещё большая наглость – думать, что тебе принадлежит сама Луна… А потом была битва. |
