|
– Э, нет! Так не годится, – сказал старик. – Голову выше. Тони, courage! Каждому свое. За-меть себе: одинаковых людей не бывает. Тильда хорошая девочка, но и мы не плохи. J'ai raison , Бетси? Он обернулся к невестке, которая обычно соглашалась с его мнениями, тогда как мадам Ан-туанетта, скорее из благоразумия, чем по убеждению, всегда становилась на сторону консула. Так оба поколения, словно в chasse croise , протягивали друг другу руки. – Вы очень добры к ней, папа, – сказала консульша. – Ну, Тони постарается стать умной и трудолюбивой… Что, мальчики еще не пришли из школы? – спросила она Иду. Но в это время Тони, которая все еще сидела на коленях у деда и смотрела в «шпиона», вос-кликнула: – Том и Христиан идут по Иоганнесштрассе… И господин Гофштеде… и дядя доктор то-же… Тут колокола на Мариенкирхе заиграли хорал, – динь! динь! дон! – не очень стройно, так что с трудом можно было разобрать, что, собственно, они вызванивают, но все же торжественно и гулко. А когда затем вступили маленький и большой колокола, радостно и величаво оповещая город, что вот уже четыре часа, – внизу, у обитой войлоком парадной двери, задребезжал колокольчик, и действительно вошли Том и Христиан вместе с первыми гостями: Жан-Жаком Гофштеде – поэтом, и доктором Грабовым – домашним врачом. 2 Господин Гофштеде, местный поэт, уж наверное принесший с собой стишки по случаю сегодняшнего обеда, был всего на несколько лет моложе г-на Будденброка-старшего и носил костюм того же старинного покроя: зеленый сюртук, в который он сегодня облекся, только по цвету разнился от сюртука его старшего друга. Более худой и подвижный, нежели Иоганн Будденброк, г-н Гофштеде обращал на себя внимание живостью маленьких зеленоватых глаз и на редкость острым длинным носом. – Приношу сердечную благодарность, – сказал он, пожав руки мужчинам и щегольнув перед дамами (в особенности перед консульшей, которую он почитал превыше всех остальных) пароч-кой-другой изысканнейших комплиментов, какие уже не умело отпускать новейшее поколение, и к тому же сопровожденных приятнейшей и приветливейшей улыбкой. – Приношу сердечную благодарность за любезное приглашение, друзья мои. Эти два молодых человека, – он указал на Тома и Христиана, стоявших подле него в синих курточках с кожаными поясами, – повстречались нам, мне и доктору, на Кенингштрассе, по которой они возвращались со своих учебных занятий. Отличные ребята, госпожа консульша! Томас – о, это серьезный, положительный ум! Не подлежит сомнению, что он станет негоциантом. Христиан же – тот, напротив, чуть-чуть шарлатан, а? Чуть-чуть incroyable . Но я не скрываю своего engouement к нему. Он пойдет по ученой части: ум у мальчика острый, – великолепные задатки!.. Господин Будденброк запустил два пальца в свою золотую табакерку: – Обезьяна он! Может, ему стать поэтом? А, Гофштеде? Мамзель Юнгман плотно задвинула занавеси на окнах, и мгновение спустя комнату озарил слегка дрожащий, но покойный и отрадный для глаза свет от многочисленных свечей в хрусталь-ной люстре и в канделябрах, стоявших на секретере. – Ну, Христиан, – обратилась к сыну консульша; волосы ее блеснули золотом, – чем вы за-нимались сегодня после обеда? Выяснилось, что последними уроками были чистописание, арифметика и пение. Христиан, семилетний мальчуган, уже сейчас до смешного походил на отца. Те же неболь-шие круглые, глубоко посаженные глаза, та же, теперь уже различимая, линия большого горбатого носа; что-то неуловимое в очертаниях скул свидетельствовало о том, что его лицо недолго будет хранить свою детскую округлость. – Мы ужас как смеялись сегодня! – словоохотливо начал Христиан, и глаза его забегали. – Послушайте, что господин Штенгель сказал Зигмунду Кестерману! – Мальчик весь как-то сгор-бился, тряхнул головой и, обратив свой взор в пространство, внушительно проговорил: – «Внеш-ность, милое мое дитя, у тебя чинная и благопристойная, но душа, милое дитя, – душа у тебя чер-ная…» – Последнее слово он произнес картаво, так что выходило «тшойная», и его лицо при этом со столь неподражаемым комизмом изобразило отвращение к «внешней» чинности и благопри-стойности, что все присутствующие разразились хохотом. |
